Забытое грядущее

Контровский Владимир Ильич

…Песок, песок, песок — до горизонта. Монотонность мёртвой пустыни нарушают торчащие кое-где источенные временем и обглоданные огнём каменные обломки, на которых шевелится какая-то причудливая поросль. Позади река — неживая, словно и не вода в ней течёт, а отравная жидкость, убивающая всё и вся. В ней скользят чёрные быстрые тени, похожие на доисторических ихтиозавров. По песку ползут странные механизмы — именно машины, а не живые существа, — напоминающие куски толстенных гофрированных гидравлических шлангов. А в тусклом раскалённом небе проносятся серые «летающие тарелки», плюющиеся снопами пламени. И мелькают меж барханов безликие — вроде бы человеческие — фигуры, одетые

в нечто среднее между скафандром и рыцарскими латами…

Видения приходили ночью, когда Диего засыпал, опустошённый ласками Мерседес. Поначалу Рохо не придавал своим снам особого значения — устал, наверное, да и климат здесь нездоровый, — но когда видения сделались почти постоянными, он рассказал о них жене. К его удивлению, она забеспокоилась, и вовсе не потому, что связала сны мужа с каким-то психическим заболеванием.

— Ты видишь, — произнесла она загадочную фразу. — Я слышала кое-что о таком ещё у себя дома, в Мексике. Не волнуйся, — добавила она, сама при этом заметно нервничая, — ты здоров. Это просто… Просто… Я знаю, что надо делать.

И вскоре в их жизнь вошла Эухенья, старая Эухенья — настоящая bruja [21] (Рохо и не подозревал, что таковые на самом деле существуют). Она обитала на улице Колдунов — была здесь и такая улица, на людей этой профессии в Пуэбло-дель-Рио существовал достаточно высокий спрос, — но в отличие от подавляющего большинства своих коллег, пробавлявшихся мелкой ворожбой, была колдуньей настоящей. Мерседес знала, к кому повести мужа.

— Здравствуй, ruso, — услышал Диего, когда они с женой вошли в полутёмную комнатку, наполненную странными запахами. — Можешь говорить со мной на «ты».

21

Bruja — ведьма ( исп.)

— Откуда вы… ты знаешь, что я русский? — ошарашено спросил Рохо, разглядев за небольшим круглым столом в центре комнаты сухощавую фигуру ведьмы.

— Я многое знаю, chico [22] , — неопределённо ответила Эухенья, — знаю и о том, что тревожит твою mujer [23] . Садитесь, не стойте, — тонкая сухая рука указала на стоявшие перед столом два стула, — разговор у нас будет долгим. Меня зовут Миктекасиуатль; Эухенья — это имя, принесённое в эти края пришельцами в железе, теми, кто разрушили древние города. Но прошлое принадлежит прошлому, а мы будем говорить о будущем.

22

Chico — парень ( исп.)

23

Mujer — жена, женщина ( исп.)

«Миктекасиуатль? Кажется, так звали одну мрачную ацтекскую богиню, — припомнил Рохо. — Интересно, откуда этой старой индеанке известно это забытое имя?».

— Древних богов следует чтить, chico ruso, — глаза на тёмном и морщинистом, словно вырезанном из старого дерева лице колдуньи зажглись насмешливым огоньком, — ибо они злопамятны и мстительны. А знаю я многое — я ведь уже говорила.

«Она что, читает мысли? — смятенно подумал Диего. — Этого ещё не хватало!»

На этот раз Эухенья-Миктекасиуатль ничего не сказала, только насмешливый огонёк в её глазах сделался ярче.

— Он видит, —

коротко изложила суть дела молчавшая до того Мерседес. И добавила — почтительно, но твёрдо: — Нехорошее, мать Эухенья…

— Я знаю, — спокойно повторила ведьма. — Хорошо, что вы пришли ко мне — оба.

…Когда они покинули жилище колдуньи, у Диего было ощущение, что он попросту сошёл с ума, а весь мир вокруг — это плод его больного воображения. Мерседес, чутко чувствовавшая состояние мужа, сама села за руль и вела «жука» молча, давая Диего придти в себя.

«БР-Е-Е-Д!!! — орал в голове Рохо здравый смысл. — Ты что, веришь во всю эту чушь, которую проникновенно несла тебе эта выжившая из ума старуха? Ты, который всегда отличался завидной рассудительностью? Какая такая память Вселенной? Какие вести из будущего? Ты спятил, старик!»

«А если нет? — возражал он сам себе — А если это правда? Ведь разрозненные видения складываются в целостную картину — пусть даже нереально жуткую — и повторяются, словно видеозапись? Что тогда? Твоя жена, твоя половинка, дополнилатебя, вы с ней составили новое единое целое, поэтому-то тебе и открылся доступ— так сказала Миктекасиуатль. И ведь верно, со мной никогда такого раньше не случалось!»

«Ерунда! — упорствовал внутренний голос. — Carajo, твоя темпераментная мексиканка просто довела тебя до последней степени истощения — ты же не юнец! Тебе нужно недельку-другую посидеть на транквилизаторах и спокойно поспать в гордом одиночестве. И вот увидишь, все твои видения исчезнут, словно их никогда и не было!»

«Нет, — твёрдо решил Диего, — вот уж это-то точно ерунда! В конце концов, Эухенья — bruja вполне современная: она вручила мне целую подборку ссылок на соответствующие странички Сети. Мол, сам посмотри, что известно человечеству о Памяти Мироздания, и сам сделай выводы…»

Дома, наскоро проглотив ужин, Рохо залез в Интернет и просидел там до утра, чем немало удивил Мерседес, привыкшую к тому, что её муж тут же забывает обо всём при виде своей молодой жены в полупрозрачной ночной рубашке. Утром Диего, выпивший за ночь немереное количество чашек кофе и выкуривший несчётное число сигарет, встал из-за компьютера с покрасневшими, но горящими глазами.

«Энергоинформационный слой, ноосфера Вернадского, первичные торсионные поля — вот они, разрозненные кусочки мозаики, складывающиеся воедино! Она существует, память Вселенной, и мы, люди, если и не уверены в этом наверняка, то очень близко подошли к тому порогу, за которым эта уверенность становится истиной… Мне несказанно повезло! Хотя — разве можно назвать везением то, что ты видел там? И если всё это правда… Тогда — тогда надо что-то делать!».

На следующую ночь Рохо увидел таинственный город, похожий на огромный дом, увидел и его обитателей, и увидел то, что творилось в этом странном городе. И не только увидел, но и пережил. Он испытал и страх, и отчаянье, и ярость, и когда утром он вернулся из призрачного мира видений в свой привычный мир, Игорь Краснов уже знал, что делать.

В тот день он написал первые несколько страниц своей будущей книги — той самой, которую Хорхе Лопес отверг год спустя. Диего ничего не выдумывал — он всего лишь описывал то, что представало перед его внутренним взором. Описывал тщательно — видения повторялись, и он имел возможность просмотретьодин и тот же эпизод не один раз. И по мере того, как картина далёкого и страшного будущего обретала законченность, росла уверенность — ТАКОГО допустить нельзя.