Забытое время
Шрифт:
– Да. И чем быстрее, тем лучше…
– Тогда я хочу выступить в качестве донора. Однако мама почему-то против. Я имею право без её согласия дать разрешение на операцию?
– Конечно. Вам же уже больше восемнадцати, а значит, вы вправе самостоятельно решать этот вопрос. Главное, чтобы вы подошли. Какая у вас группа крови?
– Не знаю. Я раньше никогда не болела, поэтому не задумывалась над этим вопросом.
– Тогда я сейчас вызову медсестру, чтобы сделали экспресс-анализ на группу, и если вы подойдёте, то можно дальше проводить анализы по остальным критериям, -
Не зная, как точно делается анализ, я закатала рукав блузки и почувствовала себя неуютно, когда врач неодобрительно посмотрел на моё запястье. “Блин, всё выскажу Давиду за эти синяки”.
– Хотелось бы ещё, для начала, узнать, как вы относитесь к алкоголю, курению и наркотикам?
– голос врача стал жёстче.
– Не курю, наркотики никогда и не пробовала, а выпить могу, - призналась я.
– Не смотрите на синяки, это я слегка повздорила со своим однокурсником.
В этот момент дверь в кабинет открылась и вошла медсестра. К моему удивлению, в руках у неё не было шприца, а какая-то маленькая коробочка с ячейками. Распаковав её, она протёрла мне палец смоченной в спирте ваткой, а потом сделала прокол и капнула кровь в одну из ячеек.
– Главное, чтобы группа крови подошла, - напомнил ещё раз врач, посмотрев какие-то бумаги на столе.
– Дело в том, что у вашего отца четвёртая группа, у матери вторая, а у вас может быть как группа отца или матери, так и третья.
“Господи, хоть бы четвёртая!” - взмолилась я, и тут медсестра удивлённо сказала:
– У неё первая группа… Хм…
– Может, ошибка? Хотя раньше такого не было, - врач удивился не меньше.
– А возьмите-ка кровь из вены и отправьте в лабораторию. У неё может быть любая другая группа крови, но точно не первая.
– Хорошо, - сказав это, медсестра выбежала из кабинета и почти сразу вернулась с одноразовым шприцом, а я сидела, не двигаясь, и пыталась понять, как такое может быть.
Неожиданно дверь в кабинет открылась и влетела мама, а когда увидела, что у меня из вены набирают кровь, на лице отразилось отчаяние.
– Рима! Я же сказала, не надо вообще поднимать вопрос о твоём донорстве!
– запинаясь, выдавила она.
– Мама, что происходит? Почему у меня первая группа крови? Ты что, не от папы меня родила?
– мрачно спросила я, не желая верить, что мама могла изменять.
– Давай об этом позже поговорим, - попросила она.
– Нет, сейчас, - сухо сказала я.
– Давай немедленно проясним этот вопрос!
Мама прикрыла дверь в кабинет, с извинением посмотрела на врача, а потом подошла ко мне и тихо сказала:
– Мы тебя удочерили. Взяли из детского дома, когда тебе было восемь месяцев.
Даже не зная, что сейчас могу услышать, к такой новости я точно была не готова.
– Удочерили?
– переспросила я и почувствовала себя так, как будто меня окунули в ледяную прорубь.
Оцепенев от такой новости, я смотрела в стену и даже не могла понять, как отношусь к этому.
– Римочка, но это не мешало нам любить тебя, как родную доченьку, - мама присела передо мной и, взяв за руку, заглянула в глаза.
– Да мы никогда и не думали о тебе, как о приёмном ребёнке. Ты была наша, сразу, как только мы тебя увидели.
– Давай позже об этом поговорим, - хрипло сказала я, ещё плохо воспринимая этот факт и, взяв себя в руки, добавила: - Папа сейчас важнее, чем степень нашего родства.
– Пошли к нему, - тут же произнесла мама.
– А об остальном вечером поговорим, хорошо?
– Угу, - пробубнила я и, поднявшись со стула, двинулась, как сомнамбула, к дверям, а в голове была пустота.
Но, как только мы вошли в палату отца, и я увидела его - бледного, опутанного проводами от приборов и с капельницей в руке, сердце дрогнуло, и я поняла, что моё удочерение ничего не меняет. “Родители меня любили всем сердцем и никогда в жизни не обижали. Родные не всегда так относятся к своим чадам, как ко мне относились папа с мамой. Они мне ближе, чем для остальных генетические родственники, и я буду любить их, несмотря ни на что”, - сказала я себе и бросилась к отцу.
– Папочка!
– выдавила я, стараясь не расплакаться.
– Здравствуй, моё солнышко, - он улыбнулся, а в глазах отразилось столько доброты, что я не выдержала и всё же пустила слезу. А он с досадой добавил: - Твоя мама совсем не слушает меня. Вот взяла и сорвала тебя с учёбы…
– Плевать на учёбу! Ты важнее…
– Не говори так, - папа старался говорить строго.
– Учиться важно. Это фундамент для всей будущей жизни.
– У фундамента должна быть опора. И именно вы с мамой моя опора. А ты, как я поняла, собираешься поставить на себе крест, - ответила я и укоризненно посмотрела на него.
– Что это за разговоры насчёт отказа от лечения? Как ты вообще такое можешь говорить? Ты обязан ехать!
– Доченька, помнишь, я всегда говорил, что порой бороться глупо, и нужно уметь отступить, если шансы на победу не велики? Что лучше потратить силы на достижение другой цели, чем израсходовать их вообще впустую?
– сдержанно произнёс он.
– Так вот, сейчас ситуация именно такая. Мы не в состоянии оплатить такое дорогостоящее лечение, а в нашей стране практически нет шансов вылечить меня. Поэтому, я не вижу смысла продавать и фирму, и квартиру, и машину. Этих денег всё равно не хватит, а значит, я умру. Но я хотел бы уйти в другой мир спокойно, зная, что вы всем обеспеченны…
– Папа, даже не говори так!
– я начала злиться.
– Ты важнее для нас! А недостающие деньги я найду!
– Римочка, я понимаю, почему ты сейчас злишься, - добродушно сказал он.
– Но поверь, я прожил хорошую жизнь, и был счастлив, а сейчас пришло моё время уйти. Ты, главное, маму поддерживай…
– Не смей так говорить!
– взвизгнула я, и из глаз полились слёзы.
– Я не хочу тебя отпускать! Ты нужен и мне, и маме! Мы без тебя не сможем. И дело не в деньгах!
Всхлипывая, я прижалась щекой к тыльной стороне его ладони и расплакалась ещё сильнее, чувствуя такую боль, от которой хотелось выть.