Забытые учителя
Шрифт:
Письмо завершалось размашистой подписью Васина и оттиском его личной печати. Профессор посмотрел бумагу на свет: так и есть. Он сорвал печать, под ней была запаяна в крохотный пластиковый мешочек такая же крохотная карта памяти. Профессор извлёк её, вставил в разъём компьютера и поставил файл на копирование, наблюдая за тем, как пламя свечи пожирает тонкую бумагу. Немного поразмышлял о том, ждать ли ему эти девять дней или прослушать послание сейчас. Не пришёл ни к какому определённому выводу и, выключив компьютер, пошёл заваривать чай и думать.
Попивая душистый травяной сбор, Профессор решил,
— Профессор, мы теперь богачи! — закричал тот с порога. — Там в ящиках огнестрельное оружие. Всё новенькое!
Профессор в изумлении поднял бровь:
— Как новенькое?
— Ну, в смысле, не использованное! Старого образца, всё ещё в смазке. И патроны. Винтовки, калаши, два пулемёта. Наши два — и мы как раз закроем весь периметр! И ещё медикаменты, Александр их сейчас разбирает…
— А в коробке что? — Профессор указал на пластиковый контейнер в руках Лукашенко.
— Не знаю. Это вам. Тут надпись.
— Открой.
Лукашенко поставил контейнер на столик возле письменного стола, сорвал печати и открыл контейнер. Сверху лежал тонкий пуховый свитер серого цвета.
— Вот, Профессор, как раз то, что вам необходимо, — он вытащил его, встряхнул и положил на стол рядом с контейнером.
За свитером на стол легли носки, тоже из серого пуха, пара вязаных шерстяных тапочек. Напоследок были извлечены мягкие кожаные сапоги:
— Размер ваш. Тут что-то есть…
Лукашенко сунул руку в голенище и достал маленькую кобуру, быстро открыл и не удержался:
— Ну ни фига себе!
В кобуре лежал маленький пистолет, инкрустированный перламутром и черненым серебром.
— ПСМ — пистолет самозарядный малогабаритный.
— Почему ты так думаешь?
— Его невозможно спутать ни с каким другим. Видите, компоновка выгодно отличается от других пистолетов такого же назначения. А этот к тому же из эксклюзивной подарочной серии. Личное оружие нападения и защиты, эффективен на коротких дистанциях до пятидесяти метров.
Налюбовавшись, Лукашенко передал пистолет Профессору, сунул руку в другое голенище.
— А тут патроны. Ай да сапожки! Патроны 5,45 миллиметров также есть и в тех ящиках, что с оружием. А я-то всё гадал, для чего они? — Он перевернул сапоги и потряс. — Нет, на этом чудеса закончились. Больше ничего нет.
На стене ожил динамик:
— Отец, ты можешь спуститься вниз?
Лукашенко посмотрел на Профессора.
— Идите, идите, душа моя. Проследите, чтобы пулемёты установили уже сегодня.
— Сделаем.
Лукашенко направился к лестнице. Профессор проследил, чтобы электроника заперла дверь, проверил уровни разрядов в аккумуляторах солнечных батарей и включил компьютер.
«Шарик» подлетал к анклаву, когда вечерело. Опять распогодилось, и необычное для Москвы кроваво-красное солнце садилось за горизонт на западе, расцвечивая редкие облака в розовые тона. Володька вёл «шарик» и наслаждался воздухом и свободой. Настроение у его экипажа было разным. Густав и Мина были спокойны, будто ничего не произошло. Инга лучилась счастьем. Гаргар иногда горестно вздыхал. А Танька до сих пор время от времени хлюпала носом и пыталась вытереть слёзы, натыкаясь при этом на щиток гермошлема. Всем на борту было понятно, что она хоронила надежды, поэтому все из деликатности делали вид, что не видят её переживаний. Игорь, чтобы как-то поднять ей настроение, нахваливал её действия и дежурство на шаре, когда они все, узнав про ранение командира, рванули в здание МГУ, хотя и подозревал, что все её действия выразились в том, что она судорожно рыдала у люка, не имея возможности вытереть слёзы и сопли. За то, что оставили «шарик» на неопытную Таньку, он им уже вломил, потому и похвалы Игоря звучали в значительной степени как оправдание.
Как повелось издавна, до посадки они совершили круг вокруг анклава на предмет разведки расположения мутов. Сегодня всё было спокойно. Собиравшаяся гроза обошла анклав стороной. Мина разочарованно вздохнула, она всегда так вздыхала, когда ей не доводилось пострелять или посбрасывать горючую смесь на мутов. Не в пример другим женщинам, она любила охоту и обожала воевать, защищая свой анклав.
Первым, кто их встретил радостным лаем и бешеными прыжками, была сенбернарша Ямка. Пока аэростат снижался, она бегала по поляне, каждый раз сужая круг, словно угадывая место, куда должен был приземлиться аэростат.
— Ямка, Ямочка! — Инга высунулась из окна и помахала ей рукой.
Остановившаяся было собака вновь радостно рванула по кругу, лаем сообщая всем в округе, что вернулась её любимая хозяйка.
Володька сверху наблюдал, как она радостно бросилась к Густаву, первому спустившемуся на землю, чуть не повалила его, облизывая лицо, руки. Потом, очевидно, решив, что дань верности отдана, села, задрала морду и стала принюхиваться.
Между тем аэростат был закреплен. Инга, Таня и Гаргар стали спускаться вниз. Ямка вновь бешено заскакала, пытаясь облизать хозяйке лицо.
— Фу, Ямка! — прикрикнула на нее Инга, но тут же наклонилась, обняла собаку за шею, погладила по голове: — Собаченька моя! — чем вызвала у той ещё больший шквал радости.
Последним, убедившись, что аэростат полностью разгружен и закреплён, спускался Володька. Ямка, до этого время от времени нюхавшая воздух, уставилась на него немигающими желтыми глазами, как бы предупреждая, что постоит за хозяйку.
— Ты что, дурашка? — Володька протянул к ней руку. — Это же я!
Голос Ямке был очень знаком, но вот запах оказался совсем другой, поэтому она принюхивалась, осторожничая. Потом всё же решилась, сделала шаг, другой навстречу такому знакомому голосу, ткнулась носом в раскрытую ладонь.
— Ямочка, теперь тебе придется привыкать к Володе, — Инга потрепала собаку между ушей, и та успокоилась, видно, решив, что подумает об этом потом.
Впервые после посадки и сопровождения «шарика» в ангар Володька не пошёл в бункер. Кольнула мысль, что больше он никогда не попадёт в бункер, не поест супа, приготовленного матерью, не обнимет отца, теперь вся его жизнь будет сосредоточена на периметре… «Стоп, — приказал себе Николаев, — захочу супа, мама сварит и отправит на периметр. Захочу обнять маму и отца, они могут подняться наверх. Необходимые мне вещи принесут. НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ!»