Забытый
Шрифт:
— Ах! — вздохнула она. — Ты говоришь хорошо. Еще, еще говори, как сейчас… Я уверена, что у тебя где-нибудь есть готовая пьеса в пяти актах.
— Нет, нет, — запротестовал я. — Никакой пьесы в пяти актах. У меня — только моя любовь, но она беспредельна.
Она, улыбаясь, пожала своими очаровательными плечами.
— Дитя, — сказала она, — дитя! Сегодня утром ты и не подозревал еще о моем существовании.
— А мне кажется, что я знал вас — всегда!
Клянусь вам, со своими белокурыми волосами, в которых от электрических лампочек плясали огоньки, она была прекрасна в этот момент.
Снопы цветов отражались и повторялись бесконечно в зеркалах, рамы которых были украшены поздравительными открытками поклонников моей возлюбленной Лили.
Она секунду с улыбкой восторга смотрела на меня, опустившегося на колени у ее ног и покрывающего ей руки поцелуями.
И слова, сладостные и предвиденные, упали с ее уст.
— Этьен, я люблю вас.
Как мне понятно после таких слов знаменитое восклицание Родрига в «Сиде»:
«Явитесь, наваррцы, мавры и кастильцы!»
Мавры и кастильцы и в самом деле явились: толпа поклонников высадила дверь уборной. Тут были оссиплурийцы всех возрастов и состояний, от очень юных, еще в ученической форме, и до старцев в брюках шашечками. В одно мгновение ока я оказался разлученным с моей Лили. Она едва успела мне крикнуть:
— До вечера. После спектакля. У меня в уборной. Общий сборный пункт. Мы ужинаем все вместе в «Возрожденном Лососе».
Я немедленно вернулся к себе в ложу. Впрочем, за кулисами уже раздавался голос режиссера, кричавшего:
— Товарищи! На сцену для «третьего»! Занавес тотчас почти поднялся.
Несмотря на свое огромное счастье, я был немного смущен и отвел в сторону Мишеля Ворагина.
— Вы тоже ужинаете сегодня в «Возрожденном Лососе?» — спросил я его.
— Что-то затевается, — отвечал он. — «Возрожденный Лосось» — один из лучших ночных кабачков Мараканды, а товарищ Лашом-Аржантон, который приглашает на этот раз, — обычно умеет хорошо все устроить. Вы понимаете, что я не стану терять случай.
— Мне очень хотелось бы последовать вашему примеру, — робко начал я. — Мадемуазель Ториньи меня только что пригласила и…
— Вы были бы неправы, если бы отказались от приглашения. Ах! sapristi…
Он хлопнул себя по лбу.
— Невозможно. С двенадцати часов начиная, вы не свободны. Разве вы забыли, что обещали быть в полночь у олигарха Оссиплури?
— Я не забыл, — сказал я, почесывая за ухом, но…
— Но?
— Мне очень хотелось бы «поднести стерлядь», как говорят у вас, этому оссиплурийскому олигарху!
Мишель Ворагин бросил на меня странный взгляд.
— Не советую, — холодно сказал он.
Этот взгляд подействовал на меня не особенно приятно. Но я все же попробовал еще поартачиться.
— Хотел бы я знать, почему вы мне не советуете…
— Потому, дорогой товарищ Пендер, что у олигарха Оссиплури «голова от шапки недалеко ушла», как говорят у вас. Если бы, отказавшись уже от одного приглашения, вы бы позволили себе затем роскошь не явиться в назначенный вами же час, — олигарх Оссиплури, дорогой полковник, невзирая на то уважение, какого вы заслуживаете, способен был бы послать за вами взвод татар и отправить вас заканчивать этот день в глубоком подземелье.
Мишель Ворагин говорил со мной самым спокойным тоном. Было очевидно, что он не шутит. Я сделал последнее усилие.
— Хотел бы я знать, — сказал я, принимая самый независимый вид, — хотел бы я знать, что сказал бы генерал Франте д'Эспрэ, когда узнал бы о таких действиях.
К величайшему моему изумлению, Мишель Ворагин с самым беспечным видом щелкнул пальцами.
— Говорил бы, что ему угодно! Станет об этом заботиться олигарх Оссиплури! Угроза репрессий со стороны генерала Франше д'Эспрэ, милый мой месье Пендер, видите ли, это — угроза, которая может производить впечатление на мужчин. Но она ничуть не подействовала бы на олигарха Оссиплури.
— А почему, смею спросить?
— Как? — с изумлением спросил он в свою очередь. — Вы не знаете?
— Ничего решительно.
— Да ведь олигарх Оссиплури… — Он нагнулся и прошептал мне три слова на ухо. Я так и подскочил.
— Да ну? — проговорил я, совершенно сбитый с толку.
— Это именно так, как я имею честь вам докладывать, — отвечал он.
Вместе с тем он вынул часы из кармана.
— Однако! без двадцати двенадцать. Вам скоро надо ехать. По распоряжению Жерис-хана, у подъезда театра вас ждет автомобиль. Дворец олигарха довольно далеко.
— Ах! — вздохнул я с сожалением, — мне бы так хотелось досмотреть «Златоглава».
— Я завтра расскажу вам конец, — любезно предложил Мишель Ворагин. — Оставаться — нечего и думать. Третий акт идет не меньше часа, а между третьим и четвертым на сцене будут «венчать» бюст месье Поля Клоделя. Затянется часов до двух ночи.
Он дружески ударил меня по плечу.
— Будьте же мужчиной! Я выпрямился.
— Буду! — заявил я. — Не откажите передать мои извинения мадемуазель Ториньи.
— Не премину, — обещал Ворагин — Пожалуй, лучше бы не говорить ей, куда вы отправились. Она, как это говорится, не в «добрых» отношениях с олигархом Оссиплури. Итак, до свиданья. И знаете, нельзя сказать, чтобы мне вас было особенно жалко!
Эти последние слова он проговорил с лукавым смешком.
Так, значит, олигарх Оссиплури — женщина. Можно себе представить, каково было мое изумление, когда я услыхал эту новость из уст Мишеля Ворагина. А смешок, с которым он расстался со мной, давал основания думать, что олигарх Оссиплури женщина хорошенькая. Надо ли добавлять, что эта перспектива меня отнюдь не пугала: как все французы-военные, я всегда был поклонником прекрасного пола.
Мой шофер-татарин управлял автомобилем хорошо, но с той неуклонной прямолинейностью, которая свидетельствует о недавнем и неумеренном потреблении алкоголя. Мы дважды чуть не наехали на людей: один раз на обход с факелами, другой раз — на свадебное шествие (гражданской свадьбы, разумеется)! Наконец дома расступились. Мы выехали за город. Полночь пробила на колокольне святой Айшэ, заброшенном соборе Мараканды. «Черт! — прошептал я. — Неужели я опоздаю!» Мне вспомнилось то, что говорил мне Мишель Ворагин о несговорчивости олигарха Оссиплури. Мне вовсе не хотелось лично на себе испытать ее.
Однако нет! В эту самую минуту автомобиль остановился. Я невольно сделал презрительную гримасу.
Гримасу вызвал внешний вид здания, к которому мы подъехали. Если это дворец олигарха Оссиплури — странный дворец, и угрюмый к тому же. Представьте себе огромный фасад, совсем недавней постройки, выбеленный известкой, и с тремя рядами плохоньких окон за темными решетками. Все — уродливое и до ужаса симметричное. По фасаду этот дворец можно было принять за казармы, банк, больницу или тюрьму.