Зачем нам чучела?
Шрифт:
На моле коричневые от солнца мальчишки забрасывали удочки. Как паутинки, сверкали лески. Штурман выключил двигатель, и «Пилот», найдя место среди кораблей, медленно подошёл к причалу. Деревянный причальный брус затрещал, и «Пилот» остановился.
— Так в три! Не забудь! — крикнул Вовка Котьке, когда тот прыгнул на причал.
Котька шагал под портальными кранами. Это было немного страшно, когда стрела с грузом проплывала над головой в синем небе и кран, тихонько звеня, катился по рельсам. Котьке казалось, что он идёт под большой движущейся крышей. Высоко вверху из окон выглядывали лица крановщиков, они не сводили
Гудели буксиры, оставляя за низкой кормой буруны.
Котька почти бежал. Сердце его колотилось: ещё два часа назад он был дома, в Одессе, на прохладной улице Гарибальди, пахнущей морем и акациями. А теперь он идёт по тому месту, куда они с Сашкой мечтали прийти вдвоём.
Здесь всё было новым: краны, причалы и даже маяк, совсем не похожий на воронцовский, и ветер, пахнущий углём, морем и ещё чем-то. Котька на радостях так разволновался, что совсем забыл об опасности: прямо перед ним подымался из воды высокий борт, на котором было написано «Юрий Гагарин». Увидев его, Котька рванулся в сторону и, спрятавшись за угольными горами, начал рассматривать корабль своего отца. Он нашёл иллюминаторы его каюты: стёкла были опущены (Котька знал, что они опускаются автоматически, стоит только нажать кнопку). Из одного иллюминатора свешивалась связка тараньки. Папа её очень любил и мог есть с утра до вечера. Котьке вдруг очень захотелось взбежать по трапу, крикнуть вахтенному, что он сын старшего штурмана Байды, потом побежать вдоль надстройки, подняться на две палубы вверх и влететь в каюту отца. И тут же Котьке стало жаль Сашку, который остался в Одессе без мамы и без него…
Из двери каюты вышел человек в белой фуражке. Котька его узнал, это был радист дядя Витя. Радист поднялся к себе в рубку.
«Только бы не попасть знакомым на глаза», — подумал Котька и начал дальними путями пробираться к выходу из порта.
Он благополучно вышел через проходную порта, хотя его остановила женщина в синей гимнастёрке с зелёными петлицами и красными от помады губами.
— С парохода «Гагарин», — соврал Котька. — У меня там папа и мама, а я иду в город.
Женщина ничего не потребовала у Котьки, и когда он прошёл, то даже почувствовал к ней симпатию: ведь можно же придраться, потребовать пропуск и не выпустить.
— Я только в магазин и скоро возвращусь, — добавил он и оказался за воротами порта.
Котькино сердце радостно забилось. Вот она, мечта, — рядом.
Улица, обсаженная совсем молодыми деревцами, такими молодыми, что они не давали тени, вела к центру.
Это был необыкновенный город. Здесь всё было новым. И дома, что встали вокруг площади, и новые таблички — белые-белые, на которых было написано «Площадь Труда», и новые вывески на магазинах «Продукты», «Промтовары», книжный магазин «Маяк». И много новых транспарантов.
— Так, — сказал Котька сам себе, — я сюда не глазеть приехал, а дело делать.
А так как он был человеком организованным, то начал думать, что делать раньше: искать Севку или поесть. Конечно, ему сначала хотелось найти Петрина, а потом тех, кому надо рассказать о доме; но под ложечкой уже сосало, и Котька всё чаще думал вместо дела о том, что у него в рюкзаке лежали две котлеты, огурец и батон. Чтобы не отвлекаться, Котька зашёл в первый попавшийся двор и уселся в тенистой беседке, освещённой зелёно-солнечным светом. «Как в аквариуме», — подумал Котька и достал завтрак.
Котлета нагрелась и была невкусной. Но Котька деловито ел: надо быть сытым, а тогда уже делать дело. Жуя котлету с огурцом, Котька вдруг заметил, что из-за виноградных листьев за ним следят два глаза. Потом он увидел нос и часть жёлтой косички. Котька перестал жевать. Листья раздвинулись, и он увидел девочку в белом платье.
— Ты путник? — серьёзно спросила она.
Котька задумался: путник он или не путник и, решив, что раз он сюда приехал из Одессы, то он действительно путник, сказал:
— Путник. А тебе-то что?
— Ничего, — сказала девочка и убежала в дом, большой, серый, такой, каких много сейчас в Новых Черёмушках в Одессе.
Она быстро вернулась, неся осторожно тонкими смуглыми руками кружку воды. Девочка поставила кружку перед Котькой, и ему ничего не оставалось сделать, как сказать «спасибо».
— Меня зовут Аннушка. А тебя?
— А меня звать Костя, — сказал Котька, впервые в жизни так представившись. Он отпил немного воды, холодной и такой прозрачной, что на дне кружки были видны трещинки на эмали.
— А у вас газировка есть? — спросил Котька, потому что не знал, о чём говорить с этой девочкой.
— Днём, на площади, но сейчас киоск не работает, — сказала Аннушка. — Газа нет.
— А у нас этой воды на каждом шагу — всю не перепить, — сказал Котька.
— А ты откуда пришёл?
— Из Одессы.
Аннушка улыбнулась. У неё смешно сморщился у глаз нос.
— Мы с мамой туда ездили в оперный театр. На «Золушку». Это про бедную девочку, которая стала королевой и осталась такой же хорошей.
— Это такая сказка, — сказал Котька, доедая свою котлету и думая, удобно или неудобно угостить Аннушку такой мятой котлетой.
— А зачем ты к нам приехал? — вдруг серьёзно спросила Аннушка.
Котька решил, что перед такой гостеприимной девочкой ничего не надо скрывать, и рассказал, зачем приехал. Рассказал всё: о брате Сашке, о папином пароходе, об их доме и о Севке Петрине, которого ему нужно найти во что бы то ни стало.
— А другим ребятам, у которых папы не плавают, можно будет приходить в этот дом? — спросила она.
— Конечно, можно, — пообещал Котька.
Солнце уже было высоко в небе. Котька надел рюкзак и сказал, что ему пора. Аннушка отнесла в дом кружку и вернулась с портфелем.
— Я учусь во второй смене, — сказала она. — Хочешь, я помогу найти этого Петрина? Я же всё здесь знаю.
Котька подумал и согласился. Они вышли на площадь Труда, откуда была хорошо видна голубая чаша порта. Входил корабль. Вот он прогудел три раза, как будто просил разрешения отдохнуть после долгого пути по всем морям и океанам.