Зачем нам ЙЕМ
Шрифт:
Рядом воскурял дымы большой машиностроительный завод и я естественным образом направил свои стопы через его проходную, а оттуда меня послали даже не в отдел кадров, а сразу в цех, посмотреть.
В цеху размером с полмира был простор, грохот и старый, по сравнению со мною тогдашним, мастер. Мастер посмотрел на студента не без иронии.
– Работать, говоришь…
– Да, – сказал я с уверенной интонацией вчерашнего дембеля, – и учиться.
– И учиться… – протянул задумчиво мастер, – ну, пошли.
И
Мастер подвёл меня к одной такой трубе, из неё летели искры сварки, пахло горелым и лился тонкий ручеёк русского мата. Мастер похлопал трубу, ручеёк отзывчиво усилился.
– Вот смотри, – сказал мастер, – в сборке двадцать семь труб. За смену нужно засунуть – и вварить – девять.
– Девять, – повторил я с таким видом, будто только этим в жизни и занимался, трубы засовывал в сборку, по девять штук за смену, и вваривал.
– Девять, – подтвердил мастер, – ну, не в одиночку, понятное дело, бригадой…
– Понятно, – уверенно кивнул я.
– Ага, – загадочно произнёс мастер, – вот девять, значит, за смену. Только знаешь что?
– Что? – спросил я.
– А то, – сказал как-то слишком быстро мастер, будто долго в себе держал и вот, не выдержал, – что после смены ни в какой институт тебе идти уже не захочется.
Я посмотрел вокруг. Люди в рабочей одежде исполняли тяжёлую симфонию физического труда. Лица их были грубы, движения лишены плавности, речь, если она раздавалась, отнюдь не изобиловала цитатами из Шекспира. Труба в секцию заходила туго, ей помогали недовольные мирозданием работяги, счастье на их лицах если и светилось, то очень тускло. Вполне возможно, что это были отблески моего былого оптимизма, а не их внутренний свет.
Я восстановился на дневном отделении.
О чём это я вообще? Это я вообще о том, что всё зависит от того, чего вы от жизни хотите. Если вас устраивает запихивать каждый день девять метровых в диаметре, длиной по двадцать метров, труб в «секцию», то эта книга не для вас. Вам нужна грубая еда, лучше всего жареная картоха с мясом, вам нужно много пива, диван и телевизор. Тогда Родина может быть спокойна – трубы будут засунуты куда надо и в срок.
Если вы хотите стать, и быть, тоньше, вам нужна тонкая пища, йога и… и держитесь подальше от русского мата.
Короче, друзья, на этих страницах я поделюсь в вами своим опытом перехода на живое питание. Книжка-заманушка в другую жизнь написана с точки зрения психолога. Понимаю, понимаю, психолог для вас не врач. Был бы какой-нибудь хирург с ножиком, патологоанатом с пилой, да хоть уролог, на худой конец. Ну хорошо, послушайте тогда меня потому, что я дедушка
Книга посвящается всем, Таллину и Питеру, и моей любимой Кубани отдельно.
Мама
В нашей семье отношение к еде было простым – её любили, она была частью семьи. За столом сидели четверо – отец, мать, я и картошка. Или помидоры, или буженина, или что там приходилось на вечер. Родители мои пережили войну на Кубани, в относительной, по сравнению с Ленинградом, сытости, но и они помнили голодные годы. После войны бывало даже хуже, чем в войну. И бабушка тоже рассказывала:
– В войну в школе был штаб у немцев, нас туда гоняли работать, посуду мыть, убирать. Немцы добрые были, показывали рукой на полметра от земли: «Мал есть?». Есть, говорю, есть. Мама твоя маленькая была. Так они всегда картошку давали, сунут в руку, покажут – прячь. Ну, мы картошку в подол, и уносили домой вечером.
А маму мою пятилетнюю немцы однажды увезли на подводе купаться на Карасун, была такая речка в Краснодаре, сейчас её почти не осталось. Увезли, накормили, рыбу половили с ней, а вечером довольные домой приехали. Кто-то там у них в Германии такого возраста оставался, у кого пацан, у кого девчонка. А бабушка не знала, побежала к немцу, офицеру, у которого работала на кухне, и давай кричать, что ребёнка забрали. Рассказывала, что тем крепко досталось, когда они вечером заявились с моей мамой, все такие довольные, сытые.
Были и другие воспоминания, да эта книжка добрая, не про них.
Мать была всю жизнь не худая, полная, так и говорила:
– С войны не могу накушаться.
Кушала много, к тому времени, как ушла, совсем стала большая, болела. Ну ладно, у них, переживших войну и голод, свои объяснения, но среди моих современников сколько их, таких людей, раньше времени погасло из-за того, что им никто в своё время не объяснил, как надо кушать?
Помню, когда я учился в институте на психолога, была там у нас одна девушка, ей хотелось бегать по улицам и кричать: «Люди! Вы неправильно живёте!» Это когда она понимать стала про неврозы, проекции, защиты и прочее, что в людях есть, и на что они внимания не обращают, тащат с собой всю жизнь, полную невзгод.
С едой та же история, даже похлеще. Тоже бегать и орать хочется. Знают же, вроде, как надо есть, но не едят. Как сказал Ленин в работе «Мировой кризис и грядущая разруха»: «Все всё знают, и никто ничего не делает».