Зачем Сталину была нужна власть?
Шрифт:
Началось обсуждение доклада. Чувствовалось, многие еще не распрощались с идеей вооружить Красную Армию "всемогущей" универсальной пушкой. Во время выступлений ко мне трижды подходил один из руководителей Советского контроля Хаханян и, горячо шепча на ухо, советовал не тянуть, а выступить как можно скорее: твое, мол, предложение будет решающим, а то много таких выступлений, которые только мешают разобраться в вопросе. Каждый раз я отвечал, что обязательно выступлю, а сам ждал, что скажет "потребитель" - инспектор артиллерии Роговский. Ему обучать личный состав, ему воевать с этой
Сталин, расхаживая по залу, внимательно всех слушал. Когда у него возникал вопрос, он, дождавшись конца выступления, останавливался возле только что выступавшего и задавал ему вопрос - один или несколько. Получив ответ, продолжал ходить и слушать..."
Ещё раз обратите внимание на поведение Сталина. Человека, как известно, совершенно нетерпимого к чужому мнению и безапеляционного. И ответьте себе на вопрос. Зачем безапелляционному человеку тратить каждый день долгие часы на выслушивание чужих мнений?
Да ещё и задавать какие-то свои вопросы выступающему, только дождавшись конца выступления, то есть, чтобы не сбивать его?
Ну, посудите сами.
Вы можете себе представить руководителя (я уже не говорю о властителе, наделенном неограниченной властью), который будет ТЕРПЕЛИВО выслушивать чужое мнение? Не совпадающее часто с его собственным? Выслушивать долго и внимательно?
На следующем совещании Грабин не присутствовал. О нём ему рассказал человек, которому он безусловно доверял. Поскольку имел неоднократную возможность убедиться в его порядочности. Настолько, что охотно воспроизвёл его рассказ в своих мемуарах. Оговорив, конечно, авторство.
"...Заседанию предшествовало совещание представителей военной приемки у Ворошилова. Я там не присутствовал, но мне о нем рассказал Елисеев.
Во вступительном слове Ворошилов отметил, что вся страна рукоплещет огромным успехам промышленности, досрочно выполнившей первый пятилетний план. Ряд заводов выполнили его даже за три года. Но есть одна отрасль, а именно оборонная, которая отстает. Это чревато большой опасностью, сказал нарком и попросил всех завтра на совещании, где будет рассматриваться положение дел на артиллерийских заводах, начистоту рассказать обо всем, что мешает работе.
И вот в Кремле началось заседание. С докладом выступил начальник ГВМУ (Главное военно-мобилизационное управление - В.Ч.) Наркомтяжпрома Павлуновский, с содокладом - начальник Артиллерийского управления комкор Ефимов.
Иван Петрович сообщил, как идет выполнение программы, остановился на некоторых причинах, мешающих нормальной работе. Содоклад комкора Ефимова носил характер претензий Красной Армии к заводам, срывающим своей плохой работой техническое оснащение артиллерийских частей.
Начались прения. Временем никого не ограничивали, и в формулировках особенно не стеснялись. Острота выступлений была такая, высказывания столь свободны и резки, что порой казалось, будто заседание неуправляемо. Военные "наступали", а представители промышленности "оборонялись".
Особенно бурно и горячо шло обсуждение работы одного завода, где директором был Руда, главным конструктором - Магдесиев, а районным военным инженером - Белоцерковский.
Магдесиев -
На заседании, о котором идет речь, директор Руда доложил о выполнении программы, обратив особое внимание на качество и себестоимость продукции. Ничего тревожного в оглашенных им цифрах не было. Затем выступил районный военный инженер АУ Белоцерковский. Его выступление пестрило множеством мелочей о различных организационных неполадках в цехах. Белоцерковского никто не перебивал. А из его речи, из интонации так и выпирало хвастливое: "Вот видите, каков я?!"
Но сам Белоцерковский, повторяю, ничего существенного не сказал, не отметил и недостатков военной приемки, а их тоже было немало.
После выступления Руды и Белоцерковского дебаты достигли наивысшей точки. Чувствовалось, что члены правительства одобрительно относились к резкой критике, исходившей от военных.
На этом заседании я сидел напротив Григория Константиновича Орджоникидзе и видел, как постепенно менялось выражение его лица. Вдруг он резко поднялся и горячо заговорил Он обвинял аппарат военной приемки, который мешал заводу своими придирками, и наконец сказал:
- Я не позволю издеваться над своими директорами! До сих пор из всего здесь сказанного я ничего серьезного не услышал Для меня ясно, что военная приемка не желает помогать заводу. Военпреды ведут себя на заводе, как чужие люди...
Вспылил и Ворошилов. Опровергая доводы Орджоникидзе, он рекомендовал ему прислушаться к предложению военпредов, которые не требуют ничего, кроме того, что определено чертежами и техническими условиями.
Сталин не вмешивался в этот спор. Видно было, что он очень озабочен. Постепенно страсти стихли Наконец наступила тишина. Такая тишина в зале почти всегда предшествовала выступлению Сталина. И вот он остановился против Ворошилова
- Климент Ефремович, скажите, пожалуйста, ваши представители на заводах инженеры или нет?
- Инженеры.
- Значит, инженеры, говорите?
– Сталин выдержал паузу.- Климент Ефремович, неужели военным представителям, инженерам, не известно то, что на всяком производстве при изготовлении любого изделия были и будут погрешности, вызываемые [213] различными причинами, и чем культура производства ниже, тем погрешностей больше и они грубее? Идеального изготовления нет нигде, вот поэтому-то мы и вынуждены посылать военными представителями инженеров. Если бы наше производство могло изготавливать все без погрешностей, тогда на заводах можно было бы иметь только сторожей, а не инженеров. Военные представители обязаны не только принимать готовую продукцию, но и помогать заводу налаживать производство..."