Зачистка территории
Шрифт:
Оттепель на войне – это была просто погибель. Валенки разбухнут – уже не убережешься, даже и если сапоги – тоже вдрызг! До костей пробирало, ноги вынешь – ступня белая, морщинистая – как у утопленника, того и гляди – расползаться начнет, как мокрая булка.
Удивительно, именно при этой плюсовой температуре столько народу у нас ноги поморозило – страшное дело. При минус двадцати так не морозили, а вот при плюс один и минус 2-4 – был просто кошмар! Я с тех пор стал мерзлявый и вообще холод не люблю. Помнишь, был на фабрике такой инженер Северцев Николай Иванович? Уже будучи на пенсии, он будто бы изобрел рецепт продления жизни. Как-то я встретил его зимой: он был в одной рубашке, в легких брюках и с совершенно синим носом, и понял его метод. Он состоял в том, что надо организм вымораживать и в любую погоду
Кстати, вскоре он умер. Впрочем, я тоже думал, что мне сносу не будет. А сейчас чувствую: скоро конец. С ужасом говорю это тебе,
Митя, но это факт… Я не пил, не курил и никогда не занимался спортом – вот поэтому и живу еще. И еще: выжил я только потому, что всегда был средним. На войне я усвоил несколько важнейших жизненных правил, первое из которых: не высовывайся и второе: будь в хороших отношениях с начальством. Что касается второго, бывало нужно, например, кого-то послать в заведомо гиблое, опасное место и если это так – то пусть не тебя. И еще: когда пошла команда "вперед", не надо сразу из окопа лезть, а так – чуть-чуть позднее – как все.
Командир, конечно, бегает, орет, но сам-то не лезет и никто не лезет
– все чего-то ждут. Потом как-то все-таки с матом потихоньку народ повылазит, потому что уже бегут первые. Кто-то вот говорил, что первым, наоборот, везет, но, по моим наблюдениям, первых валят сразу. И, кроме того: мне в войну было восемнадцать-двадцать лет – тоже великое преимущество, мужикам постарше – тем, кому к тридцати и сорока, да еще семейным – приходилось куда как тяжелее. И еще: я всегда был человек верующий, и крестик свой нательный всегда носил с собой, хоть и в комсомол меня приняли там же на фронте. А брат мой
Михаил погиб, я даже его лицо плохо помню- он был старше меня на три года и его взяли на срочную еще перед войной. Это сейчас в старости три года разницы в возрасте тфу, чепуха – ничего не значат, а тогда в детстве – это была целая пропасть лет! Лица его не помню, а вот отчего-то хорошо запомнилось, как он меня лупил в детстве. Но зато, каким он был для меня авторитетом! От чужих всегда защищал! Потом понял, какое это было счастье: иметь старшего брата! Я помню, у него даже невеста была – Галина. Очень красивая: светлые, почти белые волосы. Красавица, она, конечно, сразу же после войны вышла замуж, родила детей. У женщин короткая память. Сейчас даже не знаю, жива ли она! А после войны иногда встречал в нашем городе – и обычно с детьми. Здоровались как знакомые. Поначалу мне даже казалось, что будто бы ей как-то даже неловко, что ли. Впрочем, мне было тогда, после войны, все равно. Потом я уехал работать сюда на фабрику – в сорок девятом, и больше никогда ее не видел. А ведь могла быть брату женой, и наверняка стала бы, если бы он вернулся. Он ее очень любил, собирался сразу после возращения со службы жениться, да и она была уже как бы член нашей семьи и в войну навещала нашу маму, помогала ей, писала брату на фронт. А потом он был убит. Возможно, нелепо, случайно, как это часто бывает на войне. Мне навсегда запомнился один случай уже в самом конце войны: кто-то чистил оружие и случайно выстрелил сквозь куст и убил нашего командира роты наповал. А тот почти всю войну от начала до конца прошел практически без ранений. У меня было два ранения, из которых одно тяжелое. Именно тогда я понял, что умирать – не страшно. Нет, вру, конечно же, страшно, но – не ужасно. Я ползу и тут – бах! – будто со всего маху доской с гвоздями по спине. Да так больно, что уже вроде и не больно – как замерз. Меня наши тут же трогают, тормошат, что-то спрашивают, я все слышу, а ответить не могу, хотя и вижу и слышу все. Глаза открыты, но не моргают. А они: "Гришку убили! Гришку убили!" И тут опять мины
– так противно – тиу-хлоп, тиу-хлоп, хлоп-хлоп… Чувствую: комья земли падают на лицо, а глаза закрыть не могу. Они забрали документы, вычистили, гады, все карманы, уползли. Бросили. Я хочу крикнуть, но не могу – убит…
Тут Павел, Вова Хомяков и вернувшийся с купания Аркадий Шахов с
Сережей Егоровым – все высунулись посмотреть и действительно увидели на спине старика страшный шрам под правой лопаткой. Дед же продолжал:
– Позже у мамы, разбирая бумаги, в коробке, где она хранила все свои документы, я нашел похоронку на брата. Она ничего никогда не выбрасывала – и чего там только не было: какие-то займы, которые никто никогда уже не отдаст, квитанции, наши письма с фронта и похоронка на брата. Написано там было что-то стандартное, типа:
"командование воинской части такой-то извещает, что Ваш сын гв. ст. сержант Григорьев Михаил Петрович, 1920 г.р., уроженец г. Г-ова, верный присяге и воинскому долгу пал смертью храбрых в бою при защите СССР" и так далее, и что-де похоронен он "в братской могиле в
150 метрах к востоку от деревни Павлыкино". Я после войны был человек ожесточенный, о войне и вспоминать-то не хотел: все медали детям отдал – они в детский сад с ними ходили и многие потеряли.
Было ведь как: сначала о войне как бы забыли, а в шестьдесят пятом году мы с мамой (а маме самой было уже за шестьдесят) съездили туда
– в это самое Павлыкино. Там на братской могиле открывали памятник, было что-то типа торжественного митинга и все такое – с речами и пионерскими горнами. Было даже странно: двадцать лет официально никто не отмечал – будто и не было войны, а тут вдруг все внезапно стали вспоминать свою героическую юность и все такое. Сестра моя,
Нюра, всю войну была зенитчицей, так после войны никому и не говорила, что служила в армии, потому что считалось, что женщина из армии – это оторви и брось. Замуж не выйдешь. Это потом хлынули воспоминания, фильмы и все такое. Кстати, мне до сих пор кажется, что это все о какой-то другой войне, а не о той, на которой я лично был. Может, действительно так оно и есть? Но та война, которую я знал, была просто кошмаром наяву, бредом и рассказывать о ней бессмысленно – это надо там самому побывать. И вот внезапно в этом
Павлыкине, стоя в тот весенний день над могилой брата, я вдруг понял что-то очень важное, близко почувствовал сам смысл жизни – понимаешь, до дрожи, а сейчас словами определить ясно не могу – просто склероз все съел нужные слова. И еще: я вдруг понял ту немыслимость потери. Нет моего брата – и целый пласт нашего рода никогда не появился на свет, потому что он не успел жениться, родить детей, а погиб в бою, лег в землю. И таких, как он, было – миллионы!
Поля сражений были засыпаны трупами. Помнишь, наверно, что такое
"жуковская трехрядка" подо Ржевом – это когда убитые лежали в три слоя. Огромная часть русского народа была выломана с мясом. Возьмем только наш род. Первая мировая война – погиб мой родной дядя, я его так никогда и не видел, потом в гражданскую – еще убит был один дядя, потом в тридцатые – репрессировали отца, у моей жены родственники попали на Украине в сталинский "голодомор" – почти все умерли от голода, потом началась эта треклятая война. Только я так до сих пор и не пойму – зачем все это и кому это было нужно? Все после нее пошло прахом! Нет брата – все было зря. Мы проиграли эту войну: по крайней мере, мой брат и я, и вся наша семья. И Любимов проиграл эту войну – больше половины мужиков были убиты, окрестные деревни после войны просто опустели. Хрючинск тоже проиграл эту войну. Я так и не понял – в чем там была заваруха. И с чего это немцы на нас поперли? Очень хотелось бы знать. Не верю этому бреду немцев про неполноценные расы и тысячелетний Третий Рейх, это что-то для них специально было придумано, как тогда для нас светлое коммунистическое будущее – некая абстрактная идея, в которую, уверен, никто из них тогда не верил. В Германии же были Кант,
Гегель, другие великие умы, тот же Маркс и Энгельс. Не может быть, чтобы вся нация вдруг разом свихнулась. С молодыми немцами говорить об этом, конечно, бессмысленно, надо с теми, кто воевал. Я как-то беседовал с одним таким – тоже вроде нормальные люди, тоже окопники.
Тоже никто тогда не выбирал – его призвали, и он пошел. Зачем шли сюда, и как вообще удалось собрать, организовать такую тучу народу и кинуть драться, умирать, воевать другую страну? Так в чем же была заваруха, чем она закончилась, в чем был ее подлинный смысл? Прошло больше пятидесяти лет – и что? Немцы и другие иноземцы теперь покупают у нас землю, все вокруг продано, опустевшие земли заселяют другие народы. Что это было: война наций за территории? Или война политиков за власть? Так и не пойму, за что мой брат погиб и еще множество народа? Я понял, что после тех трех войн России уже никогда не восстановиться. России уже нет. Нацию просто истребили.