Загадка Катилины
Шрифт:
— А теперь и ты покраснел, Гордиан. Ну что, ты готов окунуться в холодную воду?
Как и Катилина во время предыдущей речи, я наполовину поднялся из воды. Я вздохнул и опустился на место.
— Ты защищаешь мальчика, как и следовало ожидать, — сказал Катилина. — Сейчас опасное время. Я и сам отец. Постоянно тревожусь за судьбу жены и дочери. Иногда мне кажется, что надо бы последовать твоему примеру и удалиться от мира, насколько это возможно. Жить в безвестности, как Цинциннат. Ты ведь знаешь старую историю — когда Республика была в опасности, то люди позвали крестьянина Цинцинната. Он отложил свой плуг, принял пост диктатора и спас отечество.
— А когда опасность миновала,
— Да, но дело в том, что ему пришлось действовать, когда от него это потребовалось. Для мужчины повернуться спиной ко всему свету означает отказаться от возможности изменить будущее мира. Кто откажется от такой возможности? Даже если его попытки обречены на неудачу?
— Или приведут к тяжелым последствиям.
— Нет, Гордиан, когда я размышляю о мире, в котором будут жить мои потомки, я не могу оставаться безучастным отшельником. А когда думаю о том, что на меня смотрят мои предки, то не могу оставаться праздным. Мой предок стоял с Энеем, когда тот впервые высадился на Италийском побережье. Возможно, во мне говорит патрицианская кровь, советуя мне взять бразды правления, даже если их придется вырывать из рук оптиматов!
Он вытянул руку и с силой шлепнул по воде. Затем опустился и некоторое время сидел молча. Сквозь оранжевую дымку он походил на актера на сцене.
В комнату вошел раб и спросил, не желаем ли мы, чтобы он открыл кран печки и пустил свежей горячей воды. Я кивнул, и раб удалился. Через мгновение загудели трубы и вода заколыхалась. Туман сгустился, свет лампы потускнел. Я уже не мог отчетливо разглядеть лицо Каталины.
— Хочешь узнать секрет, Гордиан?
«Ох, Катилина, — подумал я, — я так много всего хочу узнать, и в первую очередь — кто такой Немо и почему он оказался в моей конюшне без головы!»
Это, на самом деле, загадка…
— Загадывать загадку и рассказывать тайну — две разные вещи. Я хочу услышать секрет. А загадки разгадывать я сегодня уже не намерен.
— Извини. Но попробуй — как человек может дважды потерять голову?
Вода завертелась маленьким круговоротом. Туман стал плотным, как на море.
— Не знаю, Катилина. И как же человек может дважды потерять голову?
— Сначала от любви, а потом на плахе.
— Ответ я понимаю, но не загадку.
— От весталки Фабии я потерял голову в первый раз, а потом едва не потерял от рук палача. Понимаешь? Мне кажется, что это хорошая загадка. Тогда я был моложе. Каким же дураком я был…
— Ты о чем говоришь, Катилина?
— Я рассказываю тебе о том, что ты всегда подозревал. Между нами с Фабией было общего не только то, что мы интересовались арретинскими вазами.
— А той ночью, в доме весталок…
— Это было в первый раз. Раньше она всегда отказывала мне. Когда закричал человек за перегородкой, мы как раз занимались любовью. На Фабии было платье, на мне — туника, и все это время мы стояли. Я-то хотел раздеться и отнести ее на ложе, но она настояла на том, чтобы не раздеваться. Но все равно это был один из самых восхитительных моментов в моей жизни. Когда человек закричал, я едва услыхал его в пылу страсти. Я сам вполне мог закричать от удовольствия. Фабия, конечно же, испугалась, оттолкнула меня. Но я уверил ее, что это безумие. Я-то еще не довел дело до конца. Если бы она меня оттолкнула, то я бы оставил лужу доказательств нашей преступной связи на полу или бы меня выдало вздутие под туникой. Так что мы едва успели до прихода главной Жрицы. Щеки Фабии налились румянцем, словно спелые яблоки. Груди ее вздымались и покрылись потом. Я все еще дрожал…
— Катилина, зачем ты мне это рассказываешь?
— Потому что ты достоин знать правду, Гордиан;
— Но зачем мне сейчас рассказывать о том случае?
Катилина долго молчал. Сквозь оранжевую дымку я пытался определить выражение его лица, но не мог. То ли он хмурился, то ли его глаза смеялись. Потом он сказал:
— Говорят, у тебя дар — умение выслушивать людей. Любому политику нужен такой человек. Говорят, что ты умеешь вытянуть истину из любого, даже если он сам этого не хочет.
— Кто говорит?
— Ну, например, Красс. Все эти годы он не забывал вашего ночного разговора в Байях. Он не припомнит другого такого случая, когда настолько откровенно говорил с человеком. Он утверждает, что у тебя сверхъестественная способность вытягивать истину из людских сердец.
— Но только когда их сердца отягощены тайной. Если их гнетет тайное бремя.
— Какое еще бремя? — спросил Катилина.
— Каждый раз по-разному. Кто-то вынужден признаваться в своих страхах, кто-то — что причинял зло уже умершим людям. Некоторые говорят о том, как они были жестоки к другим, другие повествуют, как жестоко обращались с ними самими. Есть люди, которые совершили ужасные преступления, ушли от закона и от мести богов, но все еще чувствуют потребность кому-то признаться. Другие только воображают подобные преступления и если не свалят с плеч этот груз, то на самом деле их совершат.
— А как те, что должны были совершить преступление, но не смогли?
— Не понимаю.
— Как насчет тех, кто должен действовать, но замялся и передумал в последний момент? Встречал ли ты, Гордиан, такого человека, который бы признался, что не совершал преступления, хотя, казалось бы, должен был его совершить?
— Это что, еще одна загадка?
Несмотря на полумрак, я догадался, что он улыбается.
— Возможно. Но время ответа на нее не пришло, как и время ответа на ту загадку, что тебе загадал Марк Целий. Может быть, время так и не придет.
— Я думаю, Катилина, что тебе есть в чем признаваться и помимо таких странных поступков.
Я думал, что мои слова оскорбят его. Но он рассмеялся, сначала очень резко и громко, а затем тихо, и его хихиканье смешалось с гудением труб и всплесками воды.
— Мне кажется, моя репутация превосходит действительность. Если ты узнаешь меня поближе, то поймешь, что всю жизнь я был жертвой непрерывных происков своих врагов. Три года назад меня привлекли к суду за вымогательство в мою бытность консулом Африки. Неужели ты полагаешь, что подобные поступки имели место? Нет, все выдумал мой враг Клодий, чтобы очернить меня в глазах оптиматов: Какого-то результата они достигли — я был вынужден отстраниться на два года от политической борьбы за место консула. Меня в конце концов оправдали, но никто не вспоминает об этом. Знаешь ли ты, что перед разбирательством защищать меня собирался сам Цицерон? Да, да, тот самый перебежчик, что чернит меня в глазах всех граждан и называет самым злостным созданием в Риме. Мне кажется, такое определение подходит больше всего к нему самому.
В прошлом году я наконец-то смог бороться за должность консула, и оптиматы не могли остановить меня. Поэтому они подкупили Цицерона и направили его злобный язык против меня. Я проиграл. Но и тогда они боялись, что я выиграю в следующий раз, и вот они выдумали судебное разбирательство по делу убийства Гратидиана во времена Суллы! Будь уверен, Цицерон на этот раз не предлагал мне свои услуги! Но я все равно был оправдан, и попытка оптиматов устранить меня от участия в выборах не удалась. В этом году я опять буду в них участвовать.