Загадка Веры Холодной
Шрифт:
Ульяна, округлив глаза и прижав руки к щекам, стояла над Клашей и все тянула свое пронзительное:
– А-а-а!
– Уведи ее! – велел Владимир, опускаясь на колени возле Клаши.
Вера осторожно обошла лежавшее на полу тело, взяла Ульяну за плечи, встряхнула что было мочи и сказала:
– Пойдем!
После Вера удивлялась своему самообладанию. Впору было самой в обморок падать возле Клаши, а не Ульяну успокаивать. Но откуда что взялось. Вера была спокойна, почти спокойна, только на Клашу старалась не смотреть, очень уж страшно та выглядела.
В кухне Ульяна упала грудью на табурет и разрыдалась. Вера опустилась рядом с ней на колени и гладила ее по голове. Хлопнула входная дверь, потом хлопнула еще раз, послышались чьи-то тяжелые шаги, голос
– Поднос украли, аспиды! – ахнула Ульяна. – Такой поднос рублей двадцать стоит, если не четвертной [38] ! Ох, что творят! На глазах! Вот анчуткино племя!
– Давай приберем! – строго сказала Вера, которой сожаления по поводу подноса, да еще и чужого, хозяйского, в такой трагический момент показались неуместными.
– Сама справлюсь, – буркнула Ульяна. – Нечего вам руки марать, еще порежетесь стеклом-то.
Она принесла из кухни веник, совок и помойное ведро и бойко принялась наводить порядок. Вера, без труда догадавшись, что Владимир повез Клашу в больницу, спустилась во двор, надеясь выведать у дворника, голос которого она недавно слышала, какие-нибудь подробности. Настроение было взвинченное, хотелось что-то делать.
38
Четвертной, четвертная – обиходное название кредитного билета в 25 рублей (четверть от ста).
Дворник Егор пребывал в смятении, заметном с первого взгляда. Обычно румяный, порой после того, как выпьет водки, даже очень румяный, сейчас он был бледен. Подбородок Егора трясся, отчего по-козлиному дрожала его жидкая бороденка, что при иных обстоятельствах выглядело бы очень смешно. Глаза его никак не могли остановиться на чем-либо. Они постоянно бегали в разные стороны, и оттого казалось, что дворник кого-то испуганно высматривает. Бедняжка, подумала Вера, глядя на Егора, он ведь, кажется, был влюблен в Клашу, переживает. Свой всегдашний картуз Егор где-то оставил или потерял. Вера обратила внимание на то, что дворник, несмотря на свой молодой еще возраст, уже начал лысеть. «Странно, – подумала она, – а Машенька утверждала, что рыжие никогда не лысеют. Впрочем, Машенька мастерица выдумывать».
Вот ведь странное свойство человеческого ума – думать о неважном и незначительном в самые ответственные или самые трагические моменты. Пока Егор рассказывал, что Владимир вместе с соседом инженером Жеравовым повезли Клашу на извозчике в больницу (а рассказывал он долго, обстоятельно, с мельчайшими подробностями, вплоть до масти запряженной в пролетку кобылы), Вера старалась вспомнить, знаком ли ей кто-то лысый из числа рыжих.
– А поднос Владимир Григорьевич с собой увезли. – От волнения Егор начал путаться в ударениях, чего раньше Вера за ним не замечала. – Сперва его Виталий Константиныч, господин инженер, у Клавдии под головой держали, чтобы, значит, на ступеньки у ней изо рта не текло, а потом забрали с собой…
Вере это показалось удивительным настолько, что она перестала думать о рыжих. Ну натекло бы на ступеньки, так что с того? И зачем понадобилось увозить поднос с собой. Немного подумав, она решила, что Жеравов, наверное, действовал так с перепугу. Люди же иногда с перепугу теряются и совершают самые странные действия, смысл которых сами понять не могут. Об этом часто пишут в книгах, даже какой-то медицинский термин для подобных действий придумали. А почему поднос забрали с собой, понятно. Наверх его относить времени не было, а Егору оставлять не захотели, побоялись, что пропьет. Хотя Егор не настолько, кажется,
Владимир приехал уже ближе к вечеру, хмурый, даже сердитый, и не один, а с полицейскими чинами. Полицейские были похожи друг на друга, словно единоутробные братья – здоровые, суровые, краснолицые, усатые, громогласные. Они представились, но Вера сразу же запуталась в том, кто из них пристав, кто околоточный, а кто надзиратель сыскной полиции. Первым делом один из полицейских поинтересовался ведром, в которое Клаша выбросила муку. Перепуганная донельзя Ульяна пролепетала, что вынесла ведро, и была тут же, совершенно безвинно, обозвана дурой. Когда же она сказала, что ведро велела вынести хозяйка, полицейский обернулся к Вере, поднес руку к козырьку фуражки и буркнул: «Прошу прощения, сударыня» – и велел Ульяне показать, куда она вылила помои.
– Куда, как не в выгреб [39] ? – удивилась такому глупому вопросу Ульяна. – Нешто на улицу вылью?
Но пошла и показала. Судя по тому, что суровости на лице вернувшегося полицейского заметно прибавилось, осмотр выгребной ямы ничего не дал. А что он может дать, если туда сливаются помои из двух домов? Полицейские перебросились отрывистыми непонятными фразами, затем один, наверное, это был пристав – самый главный из троих, начал расспрашивать Веру, а двое других стали осматривать комнату Клаши и кухню. Во всей этой суете Вера не успела узнать у мужа о состоянии Клаши.
39
В ы г р е б – выгребная яма, куда в дореволюционной Москве выбрасывались помои. Оттуда ассенизационные обозы перекачивали их в бочки и вывозили.
Вопросы сильно удивили Веру. В каких отношениях она была с прислугой? Ясное дело, в каких – в обычных. Не замечала ли за Клашей или Ульяной чего-то странного? Не замечала, если бы замечала, так рассчитала бы. Странных людей в услужении держать не резон. Единственным вопросом, ввергшим Веру в смущение, оказался вопрос о том, есть ли у нее враги. Но Вера тут же взяла себя в руки и ответила, что никаких врагов у нее нет. Во всяком случае, она о них ничего не знает.
После ухода полицейских Владимир рассказал, что Клаша умерла еще в пролетке, по дороге в больницу, а у соседа Виталия Константиновича от этого случился сердечный приступ, и его пришлось оставить в приемном покое. Ульяна, наводившая порядок после полиции, услыхала это (разговаривали при отрытых дверях, не до дверей было обоим) и снова начала голосить, но уже не очень громко и не очень рьяно. Можно даже сказать, что не голосила, а причитала, как обычно и причитают по покойникам. Верина бабушка по Вериному отцу тоже причитала, но Ульяна причитала искренне, пусть даже только сегодня и ссорилась с Клашей, а бабушка только для виду.
А дальше Владимир сказал ужасное. Оказывается, поднос он забрал намеренно. Для того чтобы собрать пену, которой рвало Клашу. Владимир умный, проницательный и внимательный к мелочам. Адвокату положено быть таким. Вера никогда бы не догадалась заподозрить, что в муке, которую попробовала Клаша, мог оказаться мышьяк. Откуда ей вообще знать такое? А Владимир сразу заподозрил, поэтому и рвоту решил собрать. Впопыхах, конечно, схватил то, что было под рукой, торопился. Но ничего, и того количества, которое оказалось в подносе, доктору Брускову из Пятницкой части, куда Владимир привез тело Клаши, хватило для анализа. Владимира в Пятницкой части хорошо знали, известных адвокатов вся полиция хорошо знает, поэтому и задерживать не стали (другого при подобных обстоятельствах непременно бы заперли на время в кутузку, заподозрив в нем возможного отравителя) и анализ сделали немедленно. Пока Владимир еще не успел подробно рассказать о случившемся приставу Слемзину, как доктор подтвердил, что в Клашиной рвоте действительно содержится мышьяк.