Загадки и трагедии Арктики
Шрифт:
Если бы дело касалось лишь нижних чинов, то мы, привыкшие к подобным несправедливостям, наверное, и не очень-то поразились бы, но даже доблестному морскому офицерству, признанному цвету нации во все времена, не было пожаловано тогда ни орденов, ни званий. Харитону Лаптеву, например, очередной воинский чин капитан-лейтенанта был присвоен только через девять лет после его возвращения с Севера в Петербург. Однако еще раньше, в 1743 г., деятельность всей экспедиции была сперва приостановлена, а затем и навсегда прекращена. Фамилии, судьбы, лики ее героических участников канули в безвестность, и лишь бесстрастная географическая карта запечатлела для потомков имена очень и очень немногих из них.
Существенный штрих: сами они никогда не называли в собственную честь те острова, мысы, заливы, проливы, которые открывали и изучали с такой жертвенной самоотдачей. Полярные гидрографы просто-напросто заглядывали в святцы и нарекали тот или иной, объект именем, допустим, святого Павла, Андрея либо Самуила — в зависимости от конкретного «дня рождения» данного святого. Много позднее, десятилетия и столетия спустя, другие северные скитальцы, верные памяти предшественников, в меру собственных знаний и возможностей восстанавливали историческую справедливость, и на карте Арктики появлялись те самые имена, которые далеко не каждому известны и сегодня. Так возродились фамилии офицеров Великой Северной Минина и Стерлегова, Малыгина и Челюскина, двоюродных братьев Лаптевых, супругов Прончищевых.
Супружеская пара в полярной экспедиции? Уже неожиданность!
Партия лейтенанта Василия Васильевича Прончищева (к слову сказать, дату его рождения, 1702 и правильное отчество установили сравнительно недавно историки-краеведы И. В. Глушанков и Д. М. Романов) вела топографическую съемку побережья между Енисеем и Леной. Тогда впервые удалось составить более ШЩ менее точную карту на редкость сложной, изобилующей коварными извилистыми протоками и мелями дельты Лены. Также впервые легли на лист бумаги в середине 30-х гг. XVIII в. очертания многочисленных островков и даже целых архипелагов близ побережья Восточного Таймыра.
К характеристике личности лейтенанта Прончищева: во время вынужденной зимовки в устье реки Оленёк командир отряда поддерживал самые дружественные отношения с местными жителями, о чем докладывал в рапорте на имя капитан-командора Беринга: «По крайней силе и возможности поступал я с ними всякою ласкою и обнадеживал добротами».
Рано или поздно в каждый отряд Великой Северной экспедиции приходила цинга, страшная болезнь, считавшаяся в ту эпоху заразной. Она косила истощенных, ослабленных другими напастями (сегодня мы сказали бы по-научному: «Находящихся в постоянном стрессовом состоянии») людей, не выбирая своих жертв, не щадя ни начальников, ни рядовых. В партии молодого лейтенанта Питера Ласиниуса, например, из пятидесяти двух человек за короткий срок скончалось тридцать восемь, и первым пал командир. Явилась цинга и в отряд Прончищева.
Болезнь все чаще приковывала лейтенанта к койке, и тогда все заботы по отряду в пятьдесят с лишним человек брал на себя Челюскин, еще не совершивший свой легендарный поход. В наиболее ответственные моменты Прончищев, превозмогая боль и чудовищную слабость, вновь становился во главе вверенных ему людей. Так было и в конце августа 1736 г., когда их «Якуцк» (если следовать орфографии тех времен) не смог пробиться к берегу и лейтенант сошел в шлюпку, чтобы собственноручно провести морской промер и отыскать безопасный фарватер — именно так, до последнего дыхания, исполняли свой долг российские полярные гидрографы. Возвратившись на борт судна, командир впал в беспамятство и на следующий день скончался.
Миновало несколько суток, и в корабельном журнале появилась еще одна скорбная запись: «В начале сего 4 часа пополуночи бывшего командира дубель-шлюпки «Якуцка» Прончищева волею божьей жена его умре». Их похоронили в одной могиле в устье Оленёнка, впадающего в море Лаптевых западнее дельты Лены. Поставили деревянный крест, основание которого засыпали камнями. Эту могилу случайно обнаружил русский путешественник А. Л. Чекановский, побывавший здесь в 1875 г., почти полтора столетия спустя после гибели супругов Прончищевых.
Вот и появилось имя первой русской полярницы, жены лейтенанта Василия Прончищева, сопровождавшей мужа в арктических плаваниях, ухаживавшей за ним до его смертного часа. Вернее сказать, появилась фамилия, а имя дошло до нас только к 1983 г.!
На могильном кресте, и поныне стоящем в поселке Усть-Оленёк, имеется несколько прибитых гвоздями досок с надписями. Их считают своим долгом оставлять те, кто посещает могилу, а бывают здесь теперь многие: сотрудники экспедиций, туристы, командированные. Крест уже гнется под тяжестью досок, разрушается и деревянная могильная ограда, хотя, к чести местных жителей, они регулярно подправляют и подновляют ее. Так вот, на самой верхней доске написано: «Памяти славного Прончищева и его жены Марии». Эту надпись оставила в 1921 г. Ленская гидрографическая экспедиция — прямые наследники дел Великой Северной, советские изыскатели, увековечили подвиг далеких предков.
Значит, Мария? Это имя прочно вошло в популярную литературу, в арктическую картографию. О ней слагались стихи, ее имя присвоили судну, плавающему в Ледовитом океане, одна из бухт на Восточном Таймыре с 1913 г. носит, как и построенная здесь в советское время полярная станция, название «Бухта Марии Прончищевой». Так чего же больше? Какие могут быть сомнения?
Сомнения, однако, возникли. Уже упоминавшийся Д. М. Романов, автор книг и статей, посвященных его землякам-тулякам (полярникам, декабристам, морякам, героям двух Отечественных войн), долгие годы изучал документы в различных архивах страны. Занимаясь судьбой Василия Прончищева, он в какой-то момент обратил внимание на то, что нигде — абсолютно нигде! — не упоминается имя его жены. Ни имя, ни девичья фамилия, всюду говорится только о «супруге господина лейтенанта».
А как же тогда изволите относиться к «Бухте Марии», к надписи на кресте? Не могли же честные полярные гидрографы дать заливу первое пришедшее в голову женское имя! У Романова мелькнула любопытная догадка. Началось, вероятно, с того, что в 1913 г. участники гидрографической экспедиций под начальством Вилькицкого присвоили фамилию отважной полярницы какому-то мыску на таймырском побережье в. окрестностях безымянной бухты. На карте появился «Мыс Прончищевой». Со временем от «мыса» осталась одна лишь буква «м», и вот ее-то, ничтоже сумняшеся, несколькими годами позже кто-то расшифровал как начальную букву имени Мария! Ну а дальше все было просто: наименование перешло на «Бухту Марии Прончищевой».
Год проходил за годом, а загадка не разгадывалась, архивы молчали. Д. М. Романов сумел заинтересовать этим сюжетом молодого дипломника факультета журналистики МГУ Валерия Богданова, и тот приступил к кропотливому изучению старинных документов, хранящихся в столичном Центральном государственном архиве древних актов. Его ждала удача: в 1983 г. Богданов обнаружил запись, непреложно свидетельствующую о том, что «супругу господина лейтенанта» на самом деле звали Татьяна Федоровна Кондырева, в замужестве Прончищева! Отныне на карте Таймыра должна значиться «Бухта Татьяны Прончищевой», первой известной нам отечественной полярницы. И далеко не последней.