Загадки любви
Шрифт:
– А кем вы там будете работать? – спросила недогадливая Галя, выпучив рыбьи глаза.
– Директором к-кладбища, кем же еще! – поддразнил ее Артур.
– Неожиданный кульбит! – озадачился новостью Витя. – Родители в Москве снова одни останутся. Только-только сына обрели...
– Родителям, сами п-понимаете, от меня лишь одно беспокойство было. Мать слезы ручьем лила, г-глядя на мои седые лохмы, все уговаривала п-подстричься и п-побриться. Но мне для работы надо б-было вид отшельника иметь. А порадую-ка я ее, братцы, хоть немного! Долли, т-тащи ножницы, отсечешь мне космы. А в Москве я уж и в п-парикмахерскую схожу. Мне дружок с к-кладбища сказал, что п-придется себя в чистоте и аккуратном виде содержать, тогда и к-клиенты б-больше платить будут.
– Значит, к усопшим уважения больше, чем к живым? – поглаживая гладко выбритый подбородок, заметил Витя.
– Родственникам требуется б-благостность при п-похоронах. Или когда могилку надо п-подправить. Так займемся моей п-прической, Долли?
– Я тоже могу! Я на курсах парикмахеров училась, – вызвалась помочь вездесущая Галя.
– Столько профессий, а без работы сидишь, – вставил Витя.
А я, оставив без внимания Галину инициативу, взяла Артура за руку и повела за собой.
В ванной, под краном, я вымыла ему голову и, слегка подсушив его косматые пряди, отвела в комнату. Усадив своего клиента на стул, поставленный в середине, накинула ему на плечи широкое полотенце. Подтыкая края у ворота рубашки, я коснулась рукой шеи Артура и удивилась, что кожа может быть такой шершавой, жесткой на ощупь. Начала перебирать пальцами еще влажные, седые волосы, спадающие ему на спину и плечи, и тоже ощутила отсутствие в них жизни.
– Долго отращивал космы? – поинтересовалась я.
– Уж и не п-припомнить. После вызволения из п-плена меня раз подстригли в обществе милосердия, а п-потом уж сам управлялся, как мог.
Я взяла ножницы и, щелкая ими, начала двигаться вокруг стула. Клочки омертвевших волос посыпалась на пол и колени Артура. Отойдя на пару шагов и критически взглянув на свою работу, осталась недовольна. Подравняла у одного уха, затем у другого, уподобясь лисице, делившей сыр для медвежат.
– Да не мучайся, Д-Долли. Давай под ноль.
Снимать волосы наголо без машинки я все же не решилась, боясь совсем изуродовать голову Артура. Сделала фольклорную стрижку под горшок. Посмотрев на свое произведение, я с гордостью произнесла:
– По-моему, неплохо. Кое-где клочья в сторону торчат, но у стилистов, слышала, это в моде.
Я подвела его к овальному зеркалу, висящему на стене, и отошла в сторону.
– Ну-ка, Долли, п-присоединяйся!
– Присоединиться? К чему?
– П-приставь свою мордочку рядом с моей. Хочу сравнить.
На несколько минут мы оба застыли перед зеркалом. Ну никак мы не смотрелись вместе. Мое лицо казалось еще моложе на фоне помятого, с глубокими морщинами лица Артура – никто бы не поверил, что мы с ним ровесники, бывшие одноклассники.
Однако Артур остался доволен нашим двойным портретом в зеркале. И своей новой скороговоркой, видимо связанной с его заиканием, вызванным контузией, быстро произнес:
– Красавица и чудовище! А было время... П-помню, как ты сохла по мне в школьные годы! Н-надеюсь, теперь-то излечилась?! Оценила братца! Он хотя и валенок, но всегда был светлым парнем.
Излечилась ли? Находясь в такой близости от Артура, я опасалась, что возможен рецидив, и всячески противилась этому. И кроме того, он вызывал во мне глубокую жалость: ведь столько страданий выпало на его долю!
Я прижалась губами к его щеке. Пусть былой покоритель девичьих сердец думает, что все еще неотразим. Надеюсь, это придаст ему силы выстоять в битве с самим собой.
Артур криво усмехнулся, обнажив сбоку брешь в нижнем ряду зубов, – все понял, бедняга.
Через четверть часа наш пока еще гость, с сединами, худо-бедно облагороженными моими усилиями, облаченный в коротковатый ему пиджак брата, стоял на пороге квартиры. Витя торопливо всовывал в его сумку подарки для родителей и говорил напутственные слова. Артур не слушал брата, а продолжал балагурить:
– С-слез не н-надо, д-друзья. С-скоро опять увидимся, еще успею вам н-надоесть. Я п-по-шел, до п-поезда всего ничего.
– Может, все же подкинуть тебя на машине? – в десятый, наверное, раз предложила я.
– Я же с-сказал, хочу п-прогуляться по любимому городу.
Артур закинул сумку на плечо, повернулся и, изображая легкость, вприпрыжку поскакал вниз по лестнице. Глядя на его спину, обтянутую узковатым пиджаком брата, я заметила, как вздымалось и опускалось у него одно плечо. Разве он еще и прихрамывает?
Захлопнув дверь, я повернулась к стоящим в прихожей Вите и Гале и с грустью заметила:
– Нелегко ему будет вернуться к нормальной жизни.
– Теперь надо побыстрее ему комнату освободить. Увы, Галочка... – развел руками Витя.
Галя не спорила, нахмурясь побрела к себе.
Тучный Витя побегал по квартире взад-вперед с неестественной резвостью, потом загромыхал в коридоре раскладушкой, убирая ненужную постель брата. Я подошла, чтобы забрать белье и унести его в стирку.
При тусклом освещении этой части коридора лицо Вити казалось почти бронзовым, и он больше походил на Артура, чем при свете дня. Я не торопясь развела руки с простыней в стороны, чтобы сложить ее уголки. И вдруг Витя рубанул ладонью по верхней кромке – простыня упала на пол. А он, отпихнув ногой белый ком тряпья, сжал меня в объятиях.
– Я не отдам тебя брату! Не отдам!
Витя начал исступленно и торопливо целовать мое лицо. Я пыталась уклониться:
– Пусти, дурачок! При чем здесь Артур! Теперь я – твоя женщина.
– Зачем ты вызвалась его стричь? Хотелось полапать горемычного?
Я увернулась от грубоватых ласк Вити. Подняла с пола скомканную простыню, но складывать уже не стала.
– Витюша! Я тебя не узнаю! Что за выражение – «полапать»! А еще писатель!
– Хватит софистики, Долли. Я должен знать: нужен ли я тебе или всего лишь являюсь «раком на безрыбье». Если имя Артура по-прежнему приводит тебя в трепет, то оставайся с ним в этой квартире, когда он вернется. А я найду себе другое жилье.