Загадки мироздания
Шрифт:
ВВЕДЕНИЕ
Меня знают как писателя-фантаста. Еще меня знают как преподавателя в медицинской школе Бостонского университета. Естественно, меня часто спрашивают, как относятся мои коллеги к тому, что я пишу научную фантастику.
Те, кто задает подобные вопросы, скорее всего, ожидают услышать, что я встречаю, как правило, неодобрительное отношение, что путь мой усеян терниями, по которым мне приходится идти босиком, что в профессиональной деятельности я постоянно подвергаюсь насмешкам.
К собственному огорчению, мне приходится разрушать столь красочный образ.
Не могу сказать, чтобы я сам никогда не сомневался в том, что академическая карьера вполне совместима с репутацией дерзкого писателя-фантаста.
Особенно опасным казалось мне подобное совмещение в июне 1949 года, когда произошло два события. Во-первых, я собрался вступать в ряды преподавателей медицинской школы, а во-вторых, только что продал издательству Doubleday amp; Со свой первый фантастический роман и у меня должна была выйти первая «настоящая книжка».
К тому времени я уже одиннадцать лет продавал научно-фантастическим журналам свои рассказы, но это всегда было не особенно афишируемой деятельностью, известной только мне самому да горстке поклонников. Книга же — совсем другое дело; таиться дальше было невозможно.
К счастью, все эти проблемы так и остались надуманными. Я с детства знал, что мне суждено быть писателем и что, если придется выбирать между писательством и чем угодно другим, выбор будет сделан в пользу писательства. Знать заранее, что ты собираешься делать, всегда крайне полезно; именно на счет этой уверенности я отношу тот факт, что за всю свою жизнь, состоящую сплошь из дедлайнов, я так и не заработал язвы желудка.
Так что колебаться я не собирался. Раз выбирать все равно придется — лучше уж сделать это прямо сейчас. И я договорился о встрече с деканом.
Я вежливо, но твердо сказал ему:
— Как вы знаете, сэр, я новый преподаватель биохимии. Однако я считаю своим долгом сообщить вам, что через несколько месяцев отдельной книгой должен выйти первый фантастический роман моего авторства, и понятно, что нашу медицинскую школу будут ассоциировать с этой книгой.
— Книга-то хорошая? — только и спросил декан.
— Ну, в Doubleday amp; Со, по крайней мере, так считают, — осторожно ответил я.
— Тогда я буду только рад, если нас будут с ней ассоциировать, — подвел черту мой собеседник.
Так оно и вышло. За все годы, что прошли с тех пор, никто из моих коллег ни разу не выразил неудовольствия моей фантастикой ни в лицо, ни за глаза (по крайней мере, насколько я об этом знаю).
Следующий кризис назрел, когда я стал писать книги нехудожественного характера. В 1952 году я впервые выступил в качестве соавтора учебника по биохимии для студентов-медиков, а с тех пор написал множество нехудожественных книг в самых различных областях.
Сначала я колебался, не лучше ли будет подписывать эти книги псевдонимом. Мне так и казалось, что какой-то «внутренний редактор» нашептывает мне в уши: «Соглашайся, Азимов! Ты же понимаешь, что мы не можем рисковать коммерческим успехом книги, вдруг потенциальные ее покупатели начнут говорить, что ничего хорошего в ней быть не может, раз ее написал какой-то фантаст».
Я приготовился к эпической битве, поскольку был решительно настроен все подписывать собственным именем. (Во-первых, оно мне нравится, во-вторых, я эгоцентричен, а в-третьих, я горжусь как научной фантастикой, так и своим местом в ней и не готов им поступиться.)
Однако этой эпической битвы не состоялось. Ни один редактор ни разу не выдвинул возражений против того научно-фантастического ореола, который безустанно осеняет мою и без того светлую личность. Я даже стал замечать, что часто в краткую биографическую справку об авторе, помещаемую на последнюю страницу обложки моих самых серьезных научных книг, стали включать пункт о моих фантастических рассказах, как свидетельство того, что я умею хорошо писать.
Так я добрался до последнего бастиона, который мог бы оказаться для меня стеной непризнания, — до средств массовой информации. В конце концов, хорошая научная фантастика всегда адресована меньшинству, и от этого никуда не деться. А те ее искры, которые приходится адресовывать широкой и разнообразной аудитории, наверняка могут сослужить ей не лучшую службу.
Однако этот тщательно обдуманный вывод разлетелся вдребезги, когда в 1957 году началась космическая эра. Самые массовые и рассчитанные на самого что ни на есть обывателя газеты и журналы вдруг резко заинтересовались весьма странными вещами. Они неожиданно запестрели статьями, посвященными известиям с передовых краев науки, и даже стали проявлять интерес к научной фантастике. (В прошлом году Saturday Evening Post опубликовала мой фантастический роман — я о таком раньше и мечтать не смел.)
И я опять с удивлением обнаружил, что мои занятия фантастикой совершенно не являются помехой, а совсем даже наоборот, помогают. Мне стали заказывать статьи, о чем еще несколько лет назад я и помышлять не смел. Делая вид, что так и должно быть, я принялся писать эти статьи и вскоре понял, что на преподавательскую работу времени у меня уже больше нет (хотя должность на кафедре пока остается за мной). Я превратился в профессионального писателя.
Как не похоже мое теперешнее положение на то, в каком я находился в 1949 году! Тогда я был убежден, что работаю в полном одиночестве и что если бы я бросил в окружающее пространство вопрос «Есть здесь кто-нибудь?», то в ответ услышал бы лишь раскаты эха: «Никого, Азимов! Разве что мы — фанатики научной фантастики».
Но теперь, оглядывая достаточно большой набор различных печатных трудов, принадлежащих моему перу (а ведь в основе всех их лежит моя репутация как писателя-фантаста), я понимаю, что, если задам этот же вопрос сейчас, ответ будет шумным и многоголосным.
И вот, завершая круг, я снова в Doubleday amp; Со, где когда-то был опубликован мой первый роман. Присутствующие здесь джентльмены горят желанием опубликовать собрание моих статей из различных журналов, исправленных и дополненных там, где это необходимо. Одни из этих статей — научные, другие — «размышления на тему», третьи — научно-фантастические; таковы три кита, на которых покоится мой мир.