Загадочная душа и сумрачный гений
Шрифт:
– Стоит, конечно. А был ли у меня выбор? Вопрос риторический, - Николай отложил трубку, с удивлением прислушиваясь к внезапно возникшему где-то впереди шуму.
Какой-то треск, отдаленные удары. Скрипнув тормозами, поезд сбрасывал ход.
***
Семь человек в меховых папахах и длиннополых шинелях с башлыками, вполне сносно защищавших их владельцев от холодного, порывистого ветра, задувавшего с запада, неторопливо продвигались по подраскисшей от недавно закончившегося снежно-дождевого заряда полевой дороге.
Двое первых ехали налегке, верхами, с пиками в бушматах и драгунками за плечами. Четверо их спутников месили сапогами грязь, ведя в поводах изрядно нагруженных
– Так что, казаки, доехали, что-ль? Аль нет ишо? Поликарпушка, ну-ка глянь: не та ль приметная сопочка двугорбая, что ты нам давеча сказывал?
– Семен ткнул нагайкой в едва проступивший вдали, на фоне чуть приподнявшихся мрачных снеговых туч, темный абрис высокого холма с двумя четко очерченными вершинами.
– Она самая и будет, Семен Михалыч. Только далёко еще. Высота-то у ней - добрая. Часа три пути нам. А то и все четыре. С двуколкой быстро не скокнешь...
– Ох, уж мне эта двуколка! Знамо, верхами, да с кониками под вьюком, давно бы на рысях добежали. И дернуло-ж меня ее взять...
– вздохнул в сердцах казак-возница.
– Ладно, не кручинься, что долг на тебе лежит. Не много времени, чай, охать будешь, Тихон Афанасич, - усмехнулся Семен в роскошные усы, - Вернешь все в лучшем виде старшине. А нам всем - подспорье доброе. На коников - столько бы не взять. А так, - гляди, еще и шанцу всякого разного сколько для хозяйства прихватили. Ставить избы начнем, каждый гвоздок в счет пойдет, тут пока - не Матушка-Россия. Ну, и фураж, опять же. До доброй травки почитай месяц цельный будет. Смотри, какие погоды нонче стоят.
– Говорил я тебе, Тихон Афанасич, что сперва налегке надо было сюда подскочить. Застолбить. А потом за всем скарбом отдельно вчетвером съездить. Ан, ты ж у нас вечно по-своему рядишь, - подколол товарища моложавого вида казак, отирая пот с лица.
– Ты, Поликарп, не тряси чубом-то. Приехал бы за нём, а уже - поминай как звали. Лом да ржавчину бы взяли, думаешь, до царевой щедроты мы одне такие умники?
Слава Богу, что так все обернулось. Кров над головой на само перво время будет, - то и славно. Но вот как поразмыслю я, казаки, что на новой земле завтра нам все сызнова начинать, опять же - волнительно. Да и Марья Степановна все ли так в дорогу соберет, без мово-то присмотру. Так что, чем больше всякой дельной всячины с собой везем по хозяйству - тем оно, стало быть, и лучшее. Прав ты был, Семен Михайлович...
А к фанзе-то той дорогу в темноте найдешь, Поликаня? Часа через два смеркаться начнет, а ночь тут быстрая, - нахмурился ехавший рядом с Семеном пожилой казак.
– Должон найти, дядя Кондрат. Не сомневайтесь. Но, ясное дело, при свете, - оно, всяко, веселее бы было. Может, станем на ночь, а? Как решите?
– По уму, так надо бы заночевать. Костры разложить не долгое дело, дровцы есть.
Да, больно охота поскорее доехать, казаки. На фанзочку эту глянуть. Так уж красиво Поликарп Устиныч нам все расписал...
– Семен подмигнул своему молодому товарищу, - Мое слово - едем! Но как близко будем, дозор вышлем. Мало ли что: как война уходит, всякий народец копошиться начинает. Хунхуз, верно, думает еще, что тут он дома у себя. Так что, порох должно нам сухоньким держать.
– Это уж мы завсегда, Семен Михалыч. И пусть хунхуз себе, что хочет понадумает, только дома здесь теперь - мы.
– Ладно, ехать, так ехать. Как не ряди, а недолго осталось...
– Споем что ли, казаки? Дорожка покороче и выйдет.
– Давай, Поликарпушка, запевай, - кивнул Семен, оправляя поводья.
И поплыла над сопками Маньчжурии русская казачья песня. Как говорили на кругу, сложенная каким-то морским офицером.
"Чудное оно дело, конечно. Но, неисповедимы пути Господни. Знать, и такое бывает: служба у человека флотская, в броню да в железа дюймовые закованная, а душа у него - вольная, казачья...
Только опять же, как на все это посмотреть? Что степь простор до самого до неба. Что море - простор без краю и вовсе. А русское сердце широкое. Без вольного простора вокруг никак ему не прожить..."
За рекой Ляохэ загорались огни,
Грозно пушки в ночи грохотали,
Сотни храбрых орлов
Из казачьих полков
На Инкоу в набег поскакали.
Не сходили с коней день и ночь казаки,
Одолели и горы и степи.
Вдруг вдали, у реки,
Засверкали штыки,
Это были японские цепи.
И бесстрашно отряд поскакал на врага,
На кровавую страшную битву,
И урядник из рук
Пику выронил вдруг:
Удалецкое сердце пробито.
Он упал под копыта в атаке лихой,
Кровью снег заливая горячей:
– Ты, конёк вороной,
Передай, дорогой,
Пусть не ждёт понапрасну казачка.
За рекой Ляохэ угасали огни,
Там
Инкоу в ночи догорало.
Из набега назад
Воротился отряд.
Только в нём казаков было мало...
Послесловие.