Заглянувший в смерть
Шрифт:
Дверь в ванную была приоткрыта. Я распахнул дверь и увидел Светку. Она плакала, уткнувшись лицом в полотенце.
– Светка, что такое? – опешил я. – Ты это из-за сегодняшнего, что ли?
Она подняла опухшее от слез лицо и кивнула.
– Ну перестань, – попросил я. – Некрасиво получилось, согласен, но ты же помнишь наш уговор…
– «Некрасиво», – пробормотала Светка, не переставая плакать. – Нет, это по-другому называется. Какое ты имел право так вести себя?
– По праву старшего брата, – огрызнулся я.
– Ты забываешь, что мне уже
– Он хам! – отрезал я. – Чего он схватил меня за куртку?
– Кто тебя схватил? Зачем ты выдумываешь? Он на такое не способен.
– О-о, конечно! Только вот у меня две пуговицы отлетели от куртки, понимаешь? Я сначала грешил на твоего «волейболиста», но теперь, после твоих слов, понял, как я был не прав. Это я просто располнел, и пуговки – р-раз – и отлетели. Две штуки разом. – Я уже начал заводиться.
– Господи, да ты, может, вел себя как-то там… Ты иногда груб с людьми, Эдик.
– Да нормально я себя вел. Предложил ему проваливать – и все.
– Ну вот видишь. Послушай-ка! – Ее вдруг осенило. – Да ведь он же не знал, что ты мой брат!
– Как это? – удивился я. – А за кого же он меня принял?
Светка рассмеялась сквозь слезы:
– Да он тебя принял за своего конкурента! Решил, что ты – такой же мой ухажер, как и он, только более хамоватый.
– Тьфу, черт! – Я вспомнил наш с «волейболистом» разговор и понял, что именно так все и было. – Но все равно я не хочу его видеть. Думаю, что после нашего разговора он и сам не горит желанием встречаться со мной.
– Эдик, ты ему ничего плохого не сделал?
– Нет. Поговорили и разошлись. А что?
Светка приблизилась и, глядя мне прямо в глаза, сказала:
– Если ты его чем-то обидел, он этого просто так не оставит.
Утром в конторе кооператива меня встретил хмурый Вострецов.
– Что-нибудь стряслось, Сан Саныч? – поинтересовался я.
– А ты с Толиком поговори, – посоветовал он. – Очень интересно рассказывает парень, очень.
Толик сидел на подоконнике, и по его лицу было видно, что он действительно готов рассказать что-то интересное.
– Ну давай, – вздохнул я. – Чувствую, что приятных новостей сегодня не будет.
– Да я практически ничего не знаю, – пожал плечами Толик. – Просто вчера вечером заезжал к знакомой в бар «Интуриста» и увидел там поляков – тех, что днем были у нас.
– Ну и что? – не понял я.
– А то, что поляки эти сидели за одним столиком с Соколовским! – не выдержал Вострецов.
– А ты не ошибся, Толик?
– Точно я вам говорю. Они сидели втроем и трепались о чем-то.
– Ну, это еще ни о чем не говорит. Это могла быть случайная встреча. За столиком оказались свободные места, поляки подсели – только и всего.
Толик замотал головой:
– Нет, у них был какой-то серьезный разговор. И когда они прощались, пожали друг другу руки.
– Да что ж тут непонятного, – сказал Вострецов. – Дорогу он нам перебегает, этот Соколовский. Сначала пытался перехватить у нас эту ферму, теперь вот на поляков вышел. Бандит, честное слово.
– А чем он нам реально может помешать? – спросил я. – Ну, поговорил он с поляками, а дальше?
– А дальше поляки заключили сделку с ним, а не с нами – вот и все, – в сердцах сказал Вострецов.
– Ну посмотрим, – вздохнул я. – Что там у тебя с договором?
– Сейчас поеду к председателю. Думаю, сегодня уже начнем оформлять бумаги.
– Что ты ему пообещал кроме арендной платы?
– Два вагона шифера.
– Два вагона? – возмутился я. – Он что, собирается все небо над своим колхозом шифером покрыть?
– Он хозяин – ему и решать, что с этим шифером делать, – развел руками Вострецов.
– Где же мы ему возьмем шифер? Ты что – не мог уломать его без этого шифера?
– Мы еще легко отделались, – сказал Вострецов. – Он мог бы заломить цену и выше, и мы бы ее заплатили.
– Ну уж дудки!
– Заплатили бы, Эдичка, заплатили бы.
После полудня я выкроил время, чтобы заскочить домой. Неудобно было перед дядей Лешей очень: в кои-то веки выбрались они к нам в гости, а я пропадаю с утра до ночи.
Когда я заехал во двор, увидел машину «Скорой помощи» у нашего подъезда. Вряд ли это к нам, но все равно стало чуточку тревожно на душе. Заперев машину, я обогнул «Скорую» и уже в дверях подъезда столкнулся с врачом. За ним шла тетя Глаша, наша соседка, и что-то быстро-быстро говорила доктору. Значит, это не к нам. Я пропустил врача с тетей Глашей и, перемахнув через несколько ступенек, оказался перед дверью своей квартиры. Ключ застрял в кармане между какими-то бумажками, и я, доставая его, позвонил в дверь – вдруг наши гости никуда не пошли и остались дома. Одновременно со звонком я услышал, как в квартире что-то обрушилось, и, еще не зная, что бы это могло быть, я наконец извлек ключ и, торопливо открыв замок, распахнул дверь.
Дядя Леша лежал на полу в ванной, широко раскинув руки, и глаза его были закрыты. В углу я увидел перевернутую табуретку, рядом с ней – плоскогубцы и отвертку и понял, что здесь произошло: дядя Леша взялся чинить проводку, но потерял равновесие и упал. Видимо, он ударился головой о пол и потерял сознание.
Я бросился к нему, затормошил, пытаясь привести в чувство, но его тело было так безжизненно, что я, подозревая самое худшее, рванул рубаху на груди дяди Леши и приник к нему. Он был мертв. Эта мысль не потрясла меня – она была слишком дикой и невероятной, чтобы я в нее поверил. Я зачем-то опять затормошил его, словно что-то могло измениться, и только теперь почувствовал: тело дяди Леши под моими руками было теплое! Он был жив еще минуту назад! Так вот что рухнуло в квартире, когда я подошел к двери. Все это произошло только что! Я вскочил с пола и бросился на улицу. «Скорая» еще стояла у подъезда, врач захлопывал дверцу, и я слышал, как он сказал тете Глаше, которая еще продолжала его о чем-то упрашивать: