Заговор на Нуич-стрит
Шрифт:
– Заткнись лучше, – огрызнулся Коннор.
– Все-таки это водопроводные трубы, – сказал Боров, недоумевая, чем вызвано недовольство товарища.
Дверь распахнулась. Из нее высунулась кудрявая голова Джетро.
– Коннор, Маккалох хочет вас видеть. Кстати, это вы обидели Зигги?
– Он прятал за пазухой трубу, – сказал Коннор.
– Понятно, – ответил Джетро. – Я понимаю. Заходите. Маккалох хочет вам кое-что сказать.
«А, может быть, дай-то Бог, сработало обаяние Джетро», – с надеждой подумал Негронски. Хорошо бы. Негронски даже не сердился на Коннора, не такой он был человек, чтобы долго помнить обиды. Всякое в жизни случается.
– Как думаешь, чего там произошло? – спросил Райан.
– Не знаю, они, наверное, договорились, – ответил Волцыз.
– Не-а, Маккалох не станет договариваться с этим гомиком, – вступил в беседу еще один делегат.
– Не станет, – поддержал его другой.
– Они договорились, – сказал Волцыз и неожиданно улыбнулся Негронски.
– Я точно знаю, – вскричал Пигарелло, – я догадался!
Все посмотрели на Борова.
– Это точно водопроводные трубы: на них капли.
– Отвяжись! – сказал Волцыз.
– Господи! – сказал Райан.
– Это не водопроводные трубы, – сказал Негронски.
Прошло еще полчаса. Дверь опять отворилась.
– Джентльмены, прошу вас, заходите.
Все закивали и по одному, как школьники, ожидающие своей очереди при игре в крикет, вошли в кабинет Джетро.
– С нами будут договариваться, – прошептал Волцыз.
Но этим не пахло. Кабинет был раза в три больше кабины лифта и совершенно пуст, если не считать металлического стола. Слабенькая лампочка желтым светом теплилась под потолком, придавая загадочный вид торчащим из стены трубам с кранами и наконечниками. Ни Маккалоха, ни Коннора в комнате не было. Не было в ней и другого выхода – ни окна, ми двери.
– Маккалох и Коннор предпочли Майами. Их не устраивают современные идеи. Они уехали, – сказал Джетро.
– Как они отсюда вышли? – спросил Волцыз, оглядывая комнату.
– Так и вышли. Давайте поговорим о делах. Вы, джентльмены, – фундамент моего президентства. Хотите стать состоятельными людьми или предпочитаете хранить верность теперешнему реакционному, крохоборствующему руководству нашего профсоюза?
– Мы не станем голосовать без Маккалоха и Коннора, – заявил делегат из штата Мэн.
– Тогда вам вообще не придется голосовать, – ласково сказал Джетро.
Но вышло по-другому, поскольку все вдруг догадались, что произошло. Моментально единодушным голосованием было решено, что блок Новой Англии отнюдь не собирается поддерживать старое, реакционное и скупое руководство.
– Лучший выбор – Джетро! – выкрикнул один из делегатов, вспомнив, что на прошлой неделе видел такой текст на пачке листовок, которую он выбросил. Сейчас он жалел об этом поступке.
– Вместе с Джетро! Лучший выбор – Джетро! – принялись скандировать остальные делегаты.
Джетро успокоил своих новых приверженцев.
– Не знаю, что и сказать, друзья мои. Похоже, что в Международном братстве водителей побеждает новое мышление.
У Пигарелло был крайне важный вопрос.
– Мистер Джетро, а эти вот трубы, они водопроводные?
– Это водопроводные трубы, Боров, – ответил Джетро.
Пигарелло просиял.
– Вот видите, я же говорил!
На радостях он даже предложил вынести мусор, так как уборщиков, похоже, не было, а у стены кабинета мистера Джетро стояли два здоровенных мешка.
Глава четвертая
Врач внимательно смотрел на человека, который умирал на операционном столе. Хирургические лампы заливали мускулистое тело белым сиянием. Если бы кто-то посторонний увидел пациента, лежащего на столе в операционной с ее покрытыми кафелем стенами, с приготовленными хирургическими инструментами, то, несомненно, решил бы, что предстоит обыкновенная операция.
Да, непосвященный мог подумать, что находится в больнице, но доктор Джералд Брайтуэйт знал, что это не так. Он пристально наблюдал за пациентом, который, приходя время от времени в сознание, называл себя Римо.
Если бы речь шла о нормальном человеке, любой медик сказал бы, что видит типичную картину шока: неровный пульс, пониженная температура тела, прерывистое дыхание. Но пациент время от времени приходил в себя и симптомы шока исчезали, а антишоковые меры только ухудшали его состояние, подталкивая все ближе к смерти.
Доктор Брайтуэйт покачал головой. Он хотел объяснить медсестре, что происходит, – надо же хоть с кем-то поделиться по поводу происходящего в этом сумасшедшем доме, словно взятом из приключений Алисы в Зазеркалье, – но вовремя спохватился: сестра ни слова не понимала по-английски.
«Стоит ли удивляться», – подумал доктор Брайтуэйт. Это же не больница: они находились на угольной барже, стоящей на якоре в устье реки где-то в южных штатах. Именно на Юге, судя по созвездиям в ночном небе, которые он сумел разглядеть перед тем, как самолет приземлился в небольшом аэропорту, где не было ни сигнальных огней ни других самолетов. Потом вертолет доставил его на баржу. Там пробравшись между кучами наваленного на палубе угля, он оказался в импровизированной операционной. Все это должно было вызвать недоумение, если не подозрение, но когда перед тобой маячит исполнение заветной мечты, всегда спохватываешься слитком поздно.
Доктор Брайтуэйт посмотрел на медсестру – похоже, она откуда-то из Восточной Европы, судя по отдельным словам, которые ему удалось разобрать.
Пациент застонал. Брайтуэйт знаками показал сестре, что нужно ремнями пристегнуть больному руки и ноги. Ему больше не хотелось снова становиться свидетелем странных происшествий. Вчера, например, пациент упал со стола и по идее должен был разбиться. Но больной, находящийся в полубессознательном состоянии, падая, извернулся в воздухе, словно кошка, и приземлился на руки и ноги. Человек не способен на такое, ведь люди – не кошки.