Заговор теней
Шрифт:
— Так подойди и возьми, — зло бросил варвар, — ты победитель…
— Я не могу взять его против твоей воли, — покачал головой Вегаван, — ты сорвал его, будучи Хранителем, и лишь тот, кому ты вручишь плод по своему желанию, сможет им воспользоваться.
— А если откажусь?
— Тогда с тобой будет говорить она!
Сановник сделал величественный жест, и за его спиной возник тусклый багровый свет. Он становился все ярче, отбрасывая назад клочья мрака, и там, куда падали зловещие сполохи, явилась огромная многорукая фигура. Ее неясные очертания увенчивал огромный
Возле подножия статуи пылали светильники и стояли люди в черных тогах. Сбоку возвышалась витая колонна, наверху, на круглой площадке, молча застыл со скрещенными на груди руками брахман Шамиак.
И еще одну фигурку заметил Конан: то была женщина в темном сари и серебристой накидке, прикрывавшей ее густые волосы. Когда она откинула шаль, варвар застонал от удивления. Перед ним, бесстрастная и надменная, стояла Ка Фрей.
— Ты-ы… — выдохнул киммериец, — ты заманила меня в эту ловушку, проклятая анупра!
Женщина гордо вскинула голову.
— Не знаю, о чем ты говоришь, млеччх. Я — Астрель, дочь раджуба Гадхары. Слушай меня, кшатрий: жизнь моего отца может спасти только Золотой Плод! Отдай его нам, отдай по собственной воле, и благодарная память о тебе навсегда поселится в сердцах гадхарцев…
Конан чувствовал, что сходит с ума. Может быть, вендийка решила разыграть эту сцену, чтобы прийти ему на помощь? Но никто из присутствующих не проявляет беспокойства, значит, облик этой женщины им знаком…
— Я не верю ни единому слову, — прохрипел варвар, — все вы лжете! Ты уже приходила ко мне однажды ночью, но я думал, что это сон. Помнится, тогда ты предлагала за орех нечто весьма ценное…
— Молчи! — взвизгнула женщина.
— Ах вот как, — раздался под темными сводами холодный голос вазама. — Значит, ты поторопилась, Астрель? Готова была меня предать? Чего же стоят твои клятвы!
— Клятвы?! — Дочь раджуба в ярости топнула маленькой ногой. — Неужели ты мог поверить, что я отдам свое сердце такому человеку, как ты? Я использовала тебя, глупец! Ты умер бы на второй день после того, как получил трон!
— Твой язык сослужил тебе плохую службу, — все так же холодно сказал Вегаван. — Так кто из нас глуп? Уведите отсюда эту недостойную, мы поговорим с нею после.
Несколько жрецов бросились к вендийке и схватили ее за руки. Женщина шипела и отбивалась, как разъяренная кошка, но не в силах была одолеть силу мужчин — ее увели куда-то в темноту, и вскоре крики и шум борьбы стихли, уступив место зловещей тишине.
— Она сказала правду, — негромко молвил вазам, — раджуба Гадхары может спасти только Золотой Орех. С его помощью я верну старика к жизни, предварительно потребовав от Совета старейшин передать мне власть. И тогда буду волен исполнить любое твое желание. Ты отдашь мне плод?
— Нет!
Вегаван обернулся и сделал знак брахману. Шамиак воздел руки, и Конан услышал знакомые уже слова древнего заклятия: "Kru singh omm-olu! Omm-olu Kru singh!" И еще что-то кричал жрец, взмахивая широкими рукавами, а остальные тянули низкий зловещий звук, наполнявший душу смертной тоской, проникавший до самого сердца, которое едва трепетало, готовое вот-вот прекратить биение жизни… В висках киммерийца стучали тысячи наковален, перед глазами плыли багровые полосы, и сквозь их мутное течение он увидел, как меняются очертания Богини Смерти. На месте безглазого черепа возникла змеиная голова с широким воротником — голова кобры. Призрачная и неясная, она словно накладывалась на крепкий, вытесанный из камня череп, словно появлялась из темных провалов его глазниц, рождаясь из пустоты, скрытой за голубыми искрами. И там, где у обычной змеи бывают глаза, холодными иглами возникал новый свет, готовый пронзить ледяным холодом небытия…
"Соглашайся! — гремело под черепом варвара. — Одно слово, и ты спасен!"
"Нет! — его мысли неслись навстречу ледяным иглам. — Ты не заставишь меня подчиниться своей воле! Во имя Крома, во имя всех, кого я принес тебе в жертву, уйди!"
"Тогда уйдем вместе, — грохотал беззвучный голос, — в моих объятиях ты познаешь страсть, которую не способна подарить ни одна земная женщина!"
Он ощутил холодное прикосновение к своей груди и понял, что еще миг — и возврата не будет.
Тогда варвар решился.
— Вегаван, — выдавил он слова позора, — я согласен, ублюдок!
Неясное лицо возникло рядом, и Конан почувствовал, что его руки свободны.
— Достань Плод!
Непослушными пальцами он нащупал Золотой Орех. Ледяные иглы отодвинулись, но не исчезли.
— Молодец, млеччх, теперь отдай его мне! Торжествующая улыбка плавала в багровой мути, как рыба… Та рыба, которую вазам не мог простить…
"Ты проиграл тогда, глупец, — сказал Конан. Не сказал — помыслил. — Проиграл тогда и проиграешь сейчас".
Напрягая мускулы так, словно поднимал чугунное ядро аркбаллисты, он поднес орех к губам, сунул в рот и изо всех сил сжал зубами. Золотистая кожура неожиданно легко лопнула, и плод кальпаврикпш мгновенно истаял, наполнив измученное тело жаркой спасительной волной…
— А-а-а! — Вопль Вегавана полоснул, словно острая сталь. — Ты умрешь, несчастный!
Выхватив из складок одежды тонкий стилет, вазам шагнул к пленнику.
— Сначала ты отправишься к Нергалу! — взревел варвар, ощущая в легких былую силу. — Ступай прямиком к нему в задницу, падаль!
Глухой рокот родился где-то в недрах земли. Круглая плита под ногами вазама треснула, из щели полыхнуло жаркое пламя, края провала разошлись, и Вегаван канул в гудящую бездну.
В тот же миг с оглушительным грохотом лопнул каменный череп Хали. Тяжелый осколок угодил киммерийцу в лоб, и варвар уже не видел, как ступили под мрачные своды две женщины: старуха с бездонными, словно лесные озера, глазами, и молодая девушка с чистым и ясным лицом.
— Одно меня радует, — сказал Конан, — колдовство здесь ни при чем, и я не сошел с ума. Хотя готов был в это поверить, когда увидел Ка Фрей там, в храме Хали. Вернее тебя, Астрель.