Закат и гибель Белого флота. 1918–1924 годы
Шрифт:
Таким же образом некоторые попали и к британцам, все чаще появлявшимся в Закаспийском районе. Видя доминирование союзников, не особенно радовавшихся прибытию русских морских офицеров, некоторые из них впадали в полное уныние, и даже растерянность, которые долго еще царили в среде русского офицерства. О плавании и о каких-нибудь военных действиях, по словам моряков, давно находившихся в Петровске, не могло быть пока и речи. Все было занято англичанами, которые одновременно с эскадрой привезли сюда и значительный десант, состоящий из колониальных войск. Эти вооруженные силы чувствовали себя в городе завоевателями, по городу ходили их патрули, повсюду были расставлены их караулы, ими же занято несколько лучших городских зданий. Матросы с британской эскадры в свободное от вахт время
Дисциплина частей Пржевальского оставляла желать много лучшего. Капитан 1-го ранга Пышнов явился к генералу, объяснил цель своего прибытия, но никакого определенного приказа от него не получил. Единственным распоряжением Пржевальского морским офицерам было нести караулы в общей очереди с сухопутными войсками для охранения военного имущества. В городе пышным цветом цвела антирусская агитация, исходившая не то со стороны большевиков, не то со стороны горцев, успешно мутящих все разноплеменное и разноязычное местное нерусское население.
Вскоре в штабе Пржевальского было получено известие о том, что значительные части горцев намереваются спуститься с гор и ночью захватить город. Появились признаки панических настроений. Морские офицеры решили проверить эти слухи. Сформировав небольшую часть, около полуроты, они решили выйти за город и продвинуться в горы с целью произвести разведку. Там их встретила британская рота сипаев, и командовавший ею английский офицер предложил русским морякам немедленно вернуться в город, так как его охрану взяли на себя британские части. В случае неисполнения его распоряжений морским отрядом он угрожал открыть огонь. Не имея никаких указаний, как вести себя с британцами, отряд несолоно хлебавши повернулся вспять. Среди прибывших морских офицеров появились признаки разочарования и апатии и, как следствие того, беспробудное пьянство по ночам.
Положение казалось совершенно безнадежным. Обе русские канонерки «Карс» и «Ардаган», находившиеся в порту, нуждались в продолжительном ремонте, а оба миноносца стояли разоруженными британцами и в таком состоянии никуда не годились. Не в лучшем виде были и посыльные суда «Часовой», «Страж», «Асхабад» и несколько других. Кроме того, вследствие царившей в городе неразберихи корабли было некем укомплектовать. Приступить к их ремонту представлялось невозможным без сильной и надежной охраны судов и мастеровых, а все сколько-нибудь пригодные к плаванию коммерческие суда находились под неусыпным контролем британцев. В самом же городе переплелись в неразрешимый узел взаимоотношения татар, армян, грузин, а также каких-то итальянских военных частей. Русских как будто никогда и не было.
Из всего этого выходило, что воссоздание морской базы в Баку могло начаться лишь после того, как Русская армия в лице ее морских представителей сколько-нибудь окрепнет в Петровске. Русским морским офицерам-добровольцам оставалось только рассчитывать на самих себя и создавать что-нибудь лишь из того, что имелось на месте, под рукой. Паруса и такелаж судов были довольно исправны. Компасные картушки были самого примитивного устройства: вырезаны из картона и надеты на булавку. Ночью они освещались свечой в фонаре. Лагов тоже не полагалось, а лоты заменялись длинными футштоками, которыми в случае надобности и нащупывалось дно. Единственной общей картой Каспийского моря располагал лишь сам капитан флотилии. Любопытно, но лучшими навигационными инструментами в Каспийской флотилии были носы и глаза рыбаков из числа команд шхун, с детства плававших в этих водах.
Появились первые перебежчики — главным образом мастеровые обширных астраханских судостроительных мастерских. Многие из них поступили на службу к белым и оказались очень полезны. Они утверждали, что население Астрахани ждет белых как освободителей, что в городе начинаются голод и болезни и что они уполномочены своими товарищами сообщить: как только войска ВСЮР придут в Астрахань, рабочие будут ремонтировать их суда безвозмездно, лишь бы им давали хлеб, который в данное время был на исходе. Вместо него люди в Астрахани откапывали какие-то корни, перетирали их с молоком и потом пекли лепешки. Это кушанье называлось «чилим».
Те же перебежчики сообщили, что в городе почти нет врачебной помощи и что некоторые дети в городских предместьях заразились сапом, который, распространившись с ужасающей быстротой, поразил уже несколько тысяч. Тогда прославленное рабоче-крестьянское правительство отделило всех сколько-нибудь подозрительных в этом отношении и расстреляло их из пулеметов. Также выяснилось, что Москва была очень недовольна местными военно-морскими действиями большевиков, которыми заправлял какой-то «товарищ Сакс». На смену ему должен был прибыть «сам» знаменитый Раскольников в сопровождении бывшего кадрового офицера, а ныне — изменника и негодяя, капитана 2-го ранга Альтфатера. Путем опроса перебежчиков в штабе флота постепенно выяснились и некоторые фамилии возможных будущих противников белого морского отряда на Каспии. Нельзя умолчать того факта, что среди них встречалось немало старых честных морских имен, недостойные носители которых лично знакомы и Пышнову, и Сергееву, да и многим младшим офицерам флота. Среди перебежчиков к большевикам был и капитан 2-го ранга Унковский, Георгиевский кавалер и бывший преподаватель артиллерийского класса в Кронштадте, а также прежний флагманский артиллерист Черноморской минной бригады старший лейтенант Ловенецкий, и даже офицер Гвардейского экипажа фон Рейер.
Все это легко можно было прочитать в приказах, доставленных доверенными людьми из Астрахани. Согласно доставленным данным, сын адмирала Сиденснера, Александр Сиденснер, еще совсем юный мичман, командовал у большевиков на Каспии отрядом быстроходных катеров. Читая большевистские бумаги, чины штаба флота часто ловили себя на мысли, что и не подозревали о том, как глубоко нравственное разложение проникло в среду сливок русского морского сообщества, и сознание это угнетало и оскорбляло. Было видно, что борьба предстоит ожесточенная и всем русским морякам казалось необходимым напрячь все силы и всю волю, чтобы остановить этот процесс разложения.
В Петровске капитану Пышнову все же удалось получить в свои руки два-три паровых катера разных размеров; самым большим и исправным был поставлен командовать старший лейтенант Вирен — храбрый и исполнительный офицер. Капитан 1-го ранга Шуберт отправился в порт, северная часть которого была занята англичанами. Сама Петровская гавань была довольно обширна и умело оборудована. Первый выход судов в море состоялся при ясной погоде. Ветер был восточный, умеренный, что для самого выхода из гавани, до того времени, как суда лягут курсом на север, обогнув мелководный бар устья реки Сулик, было не особенно благоприятно. Приходилось тратить время на лавировку. Командиры судов просили начальника флотилии приказать пароходу, шедшему как раз очередным рейсом к острову Чечень — ближайшей цели похода, — вывести их на буксире до точки поворота.
Такое приказание было отдано. Суда вытянулись из гавани и под малыми парусами ожидали своего конвоира, чтобы принять от него буксиры. Пароход заставил себя ожидать довольно долго, вследствие чего вся эскадра, не умевшая еще держаться соединенно, понемножку растянулась. Корабли эскадры шли в двух колоннах, очень стройно, при легком восточном ветре, в голове правой колонны — судно капитана Пышнова. Шхуны имели на буксирах щиты для стрельбы в цель, причем правая колонна стреляла по щитам левой, левая — по щитам правой. С ними шел и катер «Петровск» под командой лейтенанта Вирена. Первый переход оказался очень хорош; люди уже несколько освоились с парусным плаванием, и шхуны держались в строю гораздо лучше.