Заклятие роз
Шрифт:
Подошёл нужный трамвай, но Анна Юрьевна его не видела. Зато хорошо видел Пётр Ильич.
— Ваша карета прибыла… — сказал он и кивнул в направлении открывшейся двери.
Словно камень, брошенный в сторону пирующих на поле ворон, слова Петра Ильича взбудоражили все мысли Анны Юрьевны, они заметались, заворошились.
Анна Юрьевна растерялась. Она не знала, что делать: то ли ехать, то ли остаться…
Пётр Ильич помог ей принять решение. Со словами:
— Вы не будете против, если я вас провожу? — он легонько подтолкнул Анну Юрьевну к трамвайной двери.
Вошли, сели. Салон был хорошо освещён, и Анна Юрьевна
«Мало ли кто сел со мной рядом?» — оправдываясь, сказала сама себе Анна Юрьевна.
«Ага! В полупустом вагоне, свободных мест полно, а он случайно! сел рядом с тобой!» — парировала она сама себе.
«Даже если и так! Я взрослая женщина и могу ехать с кем угодно. Может быть это мой муж!» — не сдавалась она.
«И подарил цветы…» — ехидно заметила вторая половина.
«Может быть мы молодожёны…» — привела железный аргумент Анна Юрьевна.
Оппонентка ответить не успела. Подошла уставшая кондукторша. Анна Юрьевна достала из кармана приготовленную мелочь, но Пётр Ильич мягко опустил её руку.
— Позвольте мне… — сказал он и протянул кондукторше купюру.
Она отсчитала сдачу, дважды провела карточкой по считывающему аппарату, оторвала два чек-билета и подала их Петру Ильичу. На Анну Юрьевну она даже не взглянула — развернулась и пошла дальше по салону.
«Ну вот, теперь она решит, что я еду с любовником!» — подумала Анна Юрьевна и, вдруг рассердившись, сказала себе мысленно: — «Всё! Хватит!»
— Наверное, это не очень удобно, что я вот так навязался, — сказал Пётр Ильич, — но мне захотелось увидеть вас, Аннушка.
Анна Юрьевна улыбнулась и снова уткнулась в цветы. Теперь при салонном освещении она хорошо рассмотрела букет — нежный, романтичный…
— Очень красивые цветы, — сказала Анна Юрьевна. — Мне нравятся. Такие милые…
— Мне показалось, что они больше всего вам подходят. Не яркие пышные розы, ни острые хризантемы, а именно вот эти… Я не помню, как они называются… Но… вот тут у меня записано! — Пётр Ильич гордо вынул из кармана обрывок обёрточной бумаги, на котором было аккуратно написано название цветов. — Альстромерия. Перуанская лилия или лилия инков! Во как! — гордо прочитал он.
— Как романтично, — заметила Анна Юрьевна. — Лилия инков… Прямо название для романа.
— Романа о любви, и чтоб там обязательно была магия! — подтвердил Пётр Ильич.
— Я б такую книгу прочитала, — улыбнулась Анна Юрьевна.
— А я её для вас написал бы, — просто сказал Пётр Ильич.
Анна Юрьевна почувствовала, что у неё немного «поплыло» в голове, а в горле и внизу живота стало жарко. Она снова склонилась к цветам, понимая, что щёки наверняка пылают.
— Я смутил вас, извините, — сказал Пётр Ильич.
Но из того, как он это сказал, стало понятно, что он ничуть не сожалеет о том, что смутил. И даже наоборот…
— Вы пишете любовные романы? — прочистив внезапно осипшее горло, спросила Анна Юрьевна.
— Я написал очень много отчётов, актов, протоколов… Так что, думаю, можно рискнуть и взяться за любовный роман, — отшутился Пётр Ильич.
Анна Юрьевна засмеялась и подумала, что она тоже написала очень много отчётов, актов и протоколов. Слишком много…
Трамвай громыхал сквозь вечерний город. Ночь снаружи, расцвеченная золотыми огнями фонарей и неонами рекламы, не могла пробиться в ярко освещённый салон. Салонный свет превратил окна в полузеркала — на город, который был виден в окна, накладывалось отражение салона трамвая — с сиденьями, пассажирами, кондукторшей. Создавался интересный эффект маленького мирка — мирка, который рядом, совсем близко. Всё, что осталось за пределами отражений в окнах трамвая, стало призрачным, нереальным. Зато своё отражение и отражение Петра Ильича Анна Юрьевна видела и в том окне, которое рядом с ней, и в том, которое через проход. И это двойное отражение создавало ощущение сверхреальности.
— О чём задумались? — спросил Пётр Ильич.
— О сюжете романа, — отшутилась Анна Юрьева и вдруг поняла, что это никакая не шутка. Ей действительно интересно, о чём мог бы быть этот роман.
Она взглянула на Петра Ильича и ей вдруг показалось… что у него усы «хэндлбары»… Сразу же вспомнила музыку, мужчину в чёрном, танец, розу… Но вспомнила так, словно всё это было в каком-то страшном сне. Словно бы мужчина был колдуном, зачаровавшим её…
Анна Юрьевна тряхнула головой и снова поглядела на Петра Ильича — он был гладко выбрит, усов, естественно, не было, просто так падала тень.
— Что-то случилось? — спросил Пётр Ильич и в голосе его послышалась тревога. — Вы побледнели, словно чёрта увидели…
— Извините, видимо, переработала опять… Чёрт-те что мерещится, — сказала Анна Юрьевна и, потирая лоб, смущённо улыбнулась, понимая, что это короткое видение безвозвратно разрушило магию ночного трамвая.
— Что ж вы так, Аннушка? Беречь себя надо! Вы ещё нужны этому миру, — сказал Пётр Ильич, и в его голосе прозвучало искреннее сочувствие.
— Да кому я тут нужна? — горько вздохнула Анна Юрьевна. — Умри я завтра, никто и не заметит. Разве что начальство помянет, и то — недобрым словом. Потому что графики дежурств полетят к чёртовой матери!
— Вы мне нужны, — тихо сказал Пётр Ильич и, немного помолчав, добавил: — И уверен, что не только мне…
Анна Юрьевна хотела что-то сказать, но все слова, скопившись в горле, образовали непреодолимый затор. Зато для слёз никаких препятствий не нашлось, и они рекой хлынули из глаз. Анна Юрьевна попыталась сглотнуть, прочистить горло, но у неё ничего не получилось, она судорожно всхлипнула, пытаясь сдержать слёзы.
Бесполезно.
Тёплые слова Петра Ильича растопили некую плотину, и вместе со слезами на свет божий выплеснулась накопленная годами боль одиночества. Анна Юрьевна безудержно заплакала. Боль, вместе со слезами потекла прочь, освобождая в душе место чему-то большому и древнему…
Пётр Ильич повторяя:
— Ну что вы, Аннушка?.. Что вы?.. — обнял Анну Юрьевну и прижал к себе. — Вот ведь дурак! Расстроил вас! — сокрушался он, гладя Анну Юрьевну по плечу и целуя её в макушку. — Простите меня, дурака, пожалуйста!
Анна Юрьевна хотела сказать, что он ни в чём не виноват, что она ему безмерно благодарна и даже счастлива! Но вместо этого хлюпала носом и, прижимая к себе букет альстромерий, рыдала чуть не в голос.
Она видела, что и кондукторша смотрит осуждающе, и пассажиры оглядываются, но ей было всё равно. Анна Юрьевна почувствовала, что рядом с Петром Ильичом она может быть слабой. И это такое счастье!