Заклятие сатаны. Хроники текучего общества
Шрифт:
Недавно кто-то обратил мое внимание на то, что на знаменитой картине Босха, посвященной страстям Христовым (и хранящейся в Генте), среди жутковатой толпы палачей присутствует парочка таких, что многие нынешние рокеры и их молодые подражатели просто обзавидовались бы: у одного двойной пирсинг на подбородке, а у второго по всему лицу натыканы разные металлические побрякушки. Разница в том, что Босх стремился таким образом передать их злодейские наклонности (предваряя убеждение Ломброзо [70] , что тот, кто делает татуировки или еще как-то меняет свое тело, – прирожденный преступник), тогда как сейчас мы можем с отвращением глядеть на отроков и отроковиц с бусинкой в языке, но было бы по меньшей мере статистически неверно считать их генетически ущербными.
70
Чезаре Ломброзо (1835–1909) – итальянский
Если же задуматься, что многие из этих же самых подростков обмирают по «классической» красоте Джорджа Клуни или Николь Кидман [71] , становится ясно, что они в точности повторяют своих родителей, которые, с одной стороны, покупают автомобили и телевизоры, чей дизайн отвечает ренессансному закону божественной пропорции, или толпами валят в Уффици, чтобы испытать синдром Стендаля, а с другой – балуются фильмами в жанре «мочилово» с разбрызганными по стенам мозгами, покупают своим детишкам динозавров и прочих монстриков и ходят на перформансы художников, протыкающих себе ладони, истязающих конечности и калечащих гениталии.
71
Джордж Клуни (р. 1961) и Николь Кидман (р. 1967) – известные голливудские звезды.
Ни отцы, ни дети вовсе не отвергают прекрасное напрочь, не выбирают лишь то, что в прежние века считалось чудовищным. Такое было разве что с футуристами, когда они, шокируя обывателей, призывали: «Не бойтесь уродства в литературе», а Палаццески (в «Противоболи» 1913 года) предлагал учить детей здоровому отношению к уродству, давая им в качестве обучающих игрушек «кукол, изображающих горбунов, слепцов, больных гангреной, проказой и сифилисом; пусть эти механические куклы плачут, кричат, стенают; пусть страдают от эпилепсии, чумы, холеры, ран, геморроя, триппера, безумия; пусть теряют сознание, хрипят, умирают» [72] . Просто сейчас люди в одних случаях наслаждаются прекрасным (в его классическом виде) и в состоянии распознать красивого ребенка, красивый пейзаж или красивую греческую статую, а в других – получают удовольствие от того, что еще вчера воспринималось как нестерпимо уродливое.
72
Цит. по: Альдо Палаццески. Кодекс Перела. Противоболь. Поэзия / Пер. А. Ямпольской. М.: Река Времен, 2016.
Более того, иногда уродство избирается моделью для новой красоты, как это случилось с «теорией» киборгов. И если в первых романах Гибсона (на сей раз Уильяма [73] – очевидно, что nomina sunt numina [74] ) персонаж, у которого часть органов заменили механическими или электронными устройствами, мог еще восприниматься как жутковатое пророчество, то нынче некоторые радикальные феминистки предлагают преодолеть различия между полами, создав нейтральные (посторганические и «трансчеловеческие») тела, и Донна Харауэй [75] выступает с лозунгом «я скорее буду киборгом, чем богиней».
73
Уильям Форд Гибсон (р. 1948) – американский писатель-фантаст.
74
Имена суть божества (лат.).
75
Донна Харауэй (р. 1944) – американский философ, одна из основоположниц киберфеминизма, автор эссе «Манифест киборгов: наука, технология и социалистический феминизм 1980-х» (1985) и многочисленных работ по эпистемологии и квир-теории.
По мнению некоторых, это означает, что в постмодернистском мире совершенно размылась разделительная грань между прекрасным и уродливым. Куда там ведьмам из «Макбета» с их «Зло есть добро, добро есть зло». Оба понятия попросту слились воедино, утратив всякое своеобразие.
Но так ли это? А вдруг некоторые закидоны людей искусства и молодежи лишь маргинальные явления и те, кто с ними носится, составляют меньшинство по сравнению со всем населением земного шара? По телевизору мы видим умирающих от голода детей, похожих на скелетики с распухшими животами, слышим про изнасилованных солдатами женщин, узнаем, что кого-то подвергли пыткам, а с другой стороны, перед глазами без конца всплывают не такие уж давние воспоминания о других живых скелетах, обреченных на смерть в газовой камере. Мы видим тела, которые буквально вчера разорвало на куски при взрыве небоскреба или падении самолета, и живем в страхе, что завтра такое может случиться
А раз так, то, возможно, киборги, Нечто из иного мира, фильмы-«мочилово» и фильмы-катастрофы лишь поверхностные проявления, раздутые массмедиа, отчаянная попытка заклясть куда более страшное и глубокое уродство, осаждающее нас со всех сторон, проигнорировать его, сделать вид, что это все понарошку.
Тринадцать лет, прожитых зря
Позавчера бравший интервью журналист спросил меня (многие об этом спрашивают), какая из прочитанных книг больше всего на меня повлияла. Если бы за всю мою жизнь нашлась всего одна книга, которая бы однозначно повлияла на меня больше всех остальных, я был бы просто идиотом – как и многие из тех, кто отвечает на этот вопрос. Есть книги, сыгравшие решающую роль в мои двадцать лет, и другие книги, определившие меня в тридцать, и я с нетерпением жду книгу, которая потрясет меня в сто лет. Еще один вопрос, на который невозможно ответить: «Кто преподал вам самый важный урок?» Я всякий раз теряюсь, потому что (если только не сказать «папа с мамой») на каждом витке моего существования кто-нибудь чему-нибудь меня да учил. Это могли быть люди из моего окружения или дорогие сердцу усопшие – как, например, Аристотель, Фома Аквинский, Локк или Пирс.
В любом случае о нескольких уроках, полученных не из книг, я могу с уверенностью сказать, что они изменили мою жизнь. Первый преподала мне чудесная синьорина Беллини, учившая нас в пятом классе, которая задавала нам на дом ключевые слова (например, «курица» или «судно»), и, отталкиваясь от них, надо было написать рассуждение или рассказ. Однажды черт меня дернул заявить, что я произнесу экспромтом речь на любую тему, какую она мне задаст. Она окинула взглядом кафедру и сказала: «Блокнот». Задним умом я понимаю, что мог бы рассказать о блокноте журналиста, о путевом дневнике исследователя из книжек Сальгари [76] , но вместо этого я уверенно вышел к доске и не смог произнести ни слова. Так синьорина Беллини научила меня, что никогда не надо быть самонадеянным.
76
Эмилио Сальгари (1862–1911) – знаменитый итальянский писатель, автор исторических и приключенческих романов.
Второй урок преподал мне дон Чели, монах-салезианец, который научил меня играть музыку: сейчас его, кажется, хотят канонизировать, хотя и не по этой причине – скорее напротив, адвокат дьявола мог бы вменить это ему в вину. 5 января 1945 года я пришел к нему, сияя, как новенький пятак, и заявил: «Дон Чели, а мне сегодня тринадцать лет исполнилось». «Прожитых совершенно зря», – ответил он ворчливо. Что хотел он сказать этой репликой? Что, раз уж я достиг столь почтенного возраста, мне следовало подвергнуть свою совесть беспощадному анализу? Что зря я ждал похвалы лишь за то, что исполнил свой биологический долг? Возможно, это было обычное проявление пьемонтского чувства уместного, отказ от пафоса, не исключено даже, что это было сердечное поздравление. Но подозреваю, дон Чели знал, и передал это знание мне, что учитель должен всегда держать учеников в напряжении, а не захваливать сверх меры.
Усвоив урок, я всегда крайне скупо хвалил тех, кто ждал от меня похвалы, не считая исключительных случаев и свершений паче чаяния. Возможно, таким поведением я причинил кому-то боль, и, если так, значит, я прожил зря не только первые тринадцать лет, но и все первые шестьдесят шесть. Но я однозначно решил, что самым явственным выражением моего одобрения должно быть отсутствие критики. Если критиковать не за что, значит, работа сделана на совесть. Меня всегда раздражали эпитеты наподобие «добрый папа» или «неподкупный Дзакканьини», поневоле наводящие на мысль, что все остальные понтифики были злыми, а политики – продажными. Иоанн XXIII и Дзакканьини просто-напросто делали то, что должны были делать, и непонятно, с какой стати их еще за это особо восхвалять.
Но из ответа дона Чели я вынес еще и то, что не надо много о себе мнить, что бы я ни сделал и как бы правильно ни поступил, а главное – поменьше задаваться перед окружающими. Значит ли это, что не надо стремиться к лучшему? Разумеется нет, но неким странным образом ответ дона Чели отсылает меня к высказыванию Оливера Уэнделла Холмса – младшего [77] , вычитанному мною уже не помню где: «Секрет моего успеха в том, что я еще в молодости обнаружил, что я не бог». Очень важно понимать, что ты не бог, всегда сомневаться в своих действиях и считать, что прожил отведенные тебе годы не слишком хорошо. Только это даст тебе шанс, может быть, лучше прожить оставшиеся.
77
Оливер Уэнделл Холмс – младший (1841–1935) – американский юрист.