Заключённые
Шрифт:
– Они были эвакуированы?.. – Будто молнией меня пронзило. Я поднялся с колен, целуя морщинистые руки старой женщины. – Спасибо, матушка, спасибо вам большое. Дай Бог вам здоровья, – напоследок произнёс я и умчал вдаль.
Я бежал так быстро, как только мог. Через поля пшеницы, сожжённые дотла, через руины живого. И только на закате смог прибыть в небольшое поселение, все песочные дороги которого вели в самый центр, к церкви. Я остановился перед величественным входом. Внешне здание казалось одиноким, но подойдя ближе, можно было услышать жужжание точно в пчелином улье, доносящееся изнутри. Осторожно открыв двери, я прошёл меж молодых
– Мария! – Непроизвольно вырвалось из моих уст. Всё ещё молодая, как за школьной партой, стройная, можно сказать, болезненно исхудавшая берёзка, она повернулась ко мне. На серьёзном лице медленно стала проявляться улыбка. Глаза заполнились слезами. Она протянула ко мне свои побитые войной руки и спустя секунду сорвалась с места.
– Корней! Не верю! Это ты! – Она так сильно зарыдала, обняв мои холодные щёки своими тёплыми ладошками. Я крепко прижал её к себе, чтобы почувствовать родной запах.
– Я уже думал, что потерял тебя навсегда, Машенька.
С тех пор мы были неразлучны… до момента её смерти. Когда Юхиму исполнилось четыре года, Мария сильно заболела. Врачи говорили, что проблема кроется в её лёгких, но как этому можно было помочь, никто не знал. Стандартные анализы не давали результата. Я каждый день посещал её церковь, молил Бога. Молил о том, чтобы он не забирал мой лучик света, который когда-то я уже чуть было не потерял, но Всевышний оказался беспощаден. Нет! Не было никакого Всевышнего! Мария верила в то, чего нет, просто потому что ей нужна была надежда. Глупая женщина, которую я любил. Но теперь её нет со мной рядом.
Очень быстро, всего спустя год, Машенька покинула нас. Я помню этот день ясно и буду помнить до самой смерти. Мария лежала на нашей кровати. Я готовил для неё завтрак, когда услышал её зов. «Корней, не волнуйся за меня», – вдруг закричала Машенька. Я приказал Юхиму оставаться в своей комнате. Когда я вошел в спальню, мои глаза застали страшную картину: Мария откашливала сгустки крови. Я схватил её за руку, взял носовой платок и принялся вытирать кровь с лица. Вдруг Машенька посмотрела на меня. Её взгляд мне всё рассказал. Она ровно легла на кровать, откинув голову назад. Грудная клетка дёрнулась. Мария издала последний продолжительный писк жизни, после чего она больше не открывала глаза уже никогда.
В одиночестве я, как мог, сам ухаживал за Юхимом. Приходил с работы пораньше, принимал маленького мальчишку с рук нашей служанки и занимался с ним: мы вместе изучали письмо и чтение, что выходило неплохо у тогдашнего мальца.
В двадцать первом году убили родителей Петра. Я забрал его к себе, и мы стали жить втроём. Парням тогда обоим исполнилось по пять лет. При первой встречи они не очень поладили между собой. Юхиму не хотелось делить свою комнату с Петром, которого мой сын ранее видел всего единожды. Петро же чувствовал себя чужим и постоянно хотел домой к своим родителям. Было трудно. Благо мне помогала наша служанка – бедная украиноязычная жебрачка, нуждающаяся в деньгах, чтобы прокормить своих троих детей. Я нанял её после смерти Марии и не пожалел об этом решении. Конечно, мать заменить она не сможет, но Нина смогла стать отличным другом для моего сына.
В какой-то момент я упустил из виду уже достаточно самостоятельного Юхима и сосредоточился на племяннике. Тот был плохо образован и мало разговорчив. Я не мог понять, что у него на уме. Но при этом, к моему большому удивлению, Петро слушался меня беспрекословно. У него плохо получалось владеть своими руками. То ручку он держал неправильно, то листик в простейшее оригами сложить был не в силах. Но при этом не спорил со мной, а продолжал пытаться снова и снова. По мере взросления я замечал, как Петро всё лучше и лучше нарабатывал те навыки, которые ранее совсем были у него безуспешны. За всё время мы сроднились с племянником. Помниться мне, как-то Петро ни с того ни с сего бросил большой камень в курицу – у нашего дома располагался небольшой сарайчик, в котором мы держим средних размеров кур. Петро, не понимая, что произошло, сразу же прибежал ко мне за помощью.
– Зачем ты это сделал, Петро? – Мой голос извергается вулканом.
– Я-я не знаю, – всё, что смог промямлить племянник.
– Нельзя так делать. – Ставлю руки в боки, замолкая на миг, чтобы увидеть хоть чуточку сожаления в мальчишьих глазах. Мне удаётся добиться ожидаемого. – Добей её, Петро, чтоб не мучилась.
Тут же по моему велению, мой племянник подошёл ближе и быстрым движением тонких рук свернул курице шею. Сделав шаг назад, он с каким-то волнением в глазах п долго смотрел на мёртвую тушу.
– Не переживай, Петро, Бог забрал её к себе на небеса. – Юхим кладёт свою ручонку на плечо сводного брата.
– Какой ещё Бог. Бога нет, и вам лучше скорее это усвоить. – Мне стало смешно от выдумок родного сына. Я прохожу мимо этих двоих, ещё совсем наивных детишек, унося труп курицы. Они уже закончили школу, но всё ещё наивны и глупы.
– Батюшка сказал: Бога нет! – Уходя я слышу голос Петра. Он отталкивает моего сына и уходит в дом.
Юхим тот ещё глупец. Как он сам говорит, в дань уважения и памяти своей матери, он перенял её веру себе. Просыпаясь с рассветом и засыпая следом за закатом, все эти отрезки суток, Юхим не забывает помолиться. Целыми днями он витает в своих мыслях, словно находясь где-то далеко в своём мире. Пока Петро помогает мне по дому: там что-то починить, где-то перетащить что-то тяжёлое, Юхим пропадает на заднем дворе. Сидит в высокой траве, отрощенной для хозяйства, и читает книги. А бывает, я вижу, как он сидит, просто смотря в небо. Я призываю его к себе для работы, но это ему чуждо, неинтересно. Чем старше он становился, тем явственней я замечал то, что ничего путного из него не выйдет.
Как только Юхим достиг совершеннолетия, я принялся водить его к себе на работу, пытаясь показать ему все азы, но ему никак не хотелось проводить со мной время. Он постоянно искал поводы избежать похода в тюрьму Карачева. Каждое утро мы с Петром, ни свет, ни зоря направляемся в большое здание городской тюрьмы. Я занимаю там главную должность и стою во главе всех тюремных стражей и надзирателей здания, всех корпусов и отделов. И хотя моя официальная профессия «дрессировщик военных голубей», но я прошел Первую мировую войну, а также принимал участие в гражданской войне, поэтому меня взяли на должность тюремного надзирателя, с которой я и смог потом подняться. Заходим в мой просторный кабинет, чтобы примерить на себя форму надзирателя тюрьмы. Она включает в себя пальто и брюки армейского обмундирования защитного окраса. Этот наряд так же защищён специальным средством, называемым панцирем.
Конец ознакомительного фрагмента.