Заколдованная Элла
Шрифт:
Начинается. Из-за проклятия мамочка Ольга и Хетти пролезут в высшее общество, о чем давно мечтали, а Оливия сказочно разбогатеет.
А Чар смотрел на меня, лучась таким счастьем, — а я так его любила. Это я осчастливила его, это я его погублю — ведь мне прикажут выдать тайны его врагам, написать письмо своим почерком, подать секретный сигнал, подсыпать яду ему в бокал, вонзить кинжал ему в сердце, столкнуть его с башни…
— Элла, выходи за меня замуж;, — снова попросил он — но уже шепотом. — Ты согласна?
На это можно было ответить и «да», и «нет». Это
Но я все равно обязана была подчиниться — ведь я мечтала об этом, и не хотела причинять ему боль, и страстно желала стать его женой. Да, я погублю свою любовь и свою страну. Им грозит страшная опасность, и никто не может их спасти. Мы все обречены, все прокляты…
Чар — мое сокровище, его нельзя огорчать, нельзя терять, нельзя предать, нельзя выйти за него, нельзя убить, нельзя ему подчиняться…
Во мне бурлили слова, рвались с языка, скользили с губ. Да, я выйду за тебя. Да, я люблю тебя. Да, да, да!
Я сглотнула, стараясь загнать их обратно, но они рвали мне горло. Я придушенно пискнула — нет, это были не слова, нет, я ни на что не согласилась.
Чар взял меня за плечо. Наверное, я ужасно его напугала, но я не видела его лица — взгляд мой был направлен внутрь, на поле смертельной битвы. Я услышала голос Люсинды: «Мой дар — послушание. Элла будет всех слушаться». Видела, как Мэнди заставляет меня есть торт на день рождения. Видела, как щерится на меня СЕЕф, слышала его слова: «Его и уговаривать не придется. Оно само себя поджарит, если мы ему велим». Видела, как Оливия считает мои гроши, как нависает надо мной мамочка Ольга, а я оттираю плитки щелоком, видела, как нацепляет Хетти мамино ожерелье.
Я ела торт, пила бодрящее снадобье, подарила ожерелье, попала в рабство к мачехе, позволила Оливии обобрать себя до нитки. Они получили от меня все, что хотели, но Чара я им не отдам. Ни за что. Никогда.
Будь послушной. Выйди за него. Скажи «да». Скажи «да». Скажи «да».
Слезы стали едкими, они жгли щеки. Во рту стоял мерзкий вкус — приторный, кислый, солоноватый из-за крови: я прикусила язык.
Губы сами собой приоткрылись. Послушание победило. Сейчас я скажу, что согласна.
Но я зажала себе рот ладонью. Мое «да» умерло, не родившись.
Я вспомнила, как на маминых похоронах Чар стоял и ждал, когда я выплачусь, и тоже горевал по маме. Я снова слышала, как он обещал мне в зверинце: «А скоро я поймаю кентавра и подарю тебе». Снова видела, как он связывает ноги СЕЕфу. Видела, как он кланяется отцу, после того как мы прокатились по перилам, и как на нем распахивается камзол без пуговиц. Видела, как на балу король Джеррольд сияет при виде сына — надежды и будущего Киррии.
Скажи «да», и ты будешь счастлива. Скажи «да» — и ты будешь жить. Послушайся. Выходи за него.
Я начала раскачиваться на стуле. Вперед — слова вот-вот сорвутся. Назад — я их глотаю. Все быстрее и быстрее. Ножки стула колотят по полу, грохочут у меня в ушах. Выходи за него. Не выйду. Мне нельзя.
Потом я окончательно запуталась. Качалась на стуле и плакала, но мысли струились внутрь, куда-то в самую середину груди, где хватало места од-ной-единственной истине: я должна спасти Чара. И тогда я несколько секунд посидела внутри самой себя в тишине и покое — там все было понятно, очевидно, уютно — и набралась сил. И тут я нашла залежи могущества и твердости, о которых и не подозревала, запасы силы воли и стойкости, которые в жизни не понадобились бы мне, кабы не Люсинда, решимость, которой я бы ни за что не набралась, если бы речь шла не о таком важном деле. И я обрела голос.
— Нет! — закричала я. — Я не выйду за тебя! Не выйду! И никто меня не заставит! — Я сглотнула и вытерла рот грязным рукавом. Вскочила, готовая биться с кем угодно.
— Кто станет тебя заставлять? — оторопел Чар.
— Неважно кто. Не выйду, нет! Меня не заставят, никто не сможет меня заставить! Я не буду твоей женой.
— Она за вас выйдет, — сказала Оливия. — Вы же ей велели. Она послушается. Выходи за него и отдай мне все свои деньги! — засмеялась она.
— Не выйду! Не смей мне приказывать! — На меня накатила волна ярости, я кричала, срываясь на визг. Мне бы знамя в руки и на марш.
Чар не погибнет из-за меня. Он будет жить. Жить и процветать.
— Она не обязана соглашаться, — проговорил Чар.
— Тихо ты, Оливия, — сказала Хетти. — Элла, ступай в свою комнату. Его высочеству ты больше не нужна.
— Еще как нужна, — сказал Чар.
— Заткнись, Хетти! — закричала я, опьяненная победой. — Я не хочу в свою комнату!
Пусть все знают — я не выйду за принца! — Я подбежала к парадной двери, распахнула ее и закричала во тьму: — Я не выйду за принца! — Повернулась, подскочила к Чару и бросилась ему на шею: — Я не выйду за тебя! — И поцеловала его в щеку. Теперь я ему не угроза.
А он взял меня за подбородок и поцеловал в губы. Поцелуй пронзил меня с головы до ног, как молния, и я прижалась к Чару, вся трепеща.
Хетти у меня за спиной заверещала:
— Сейчас же ступай в свою комнату! Я приказываю!!!
Я и ухом не повела, а Чар немного отстранился и заглянул мне в лицо:
— Почему ты за меня не выйдешь: Ведь ты любишь меня!
— На мне проклятие. Если я буду твоей женой, ты погибнешь. — Что я несу? Я никому не рассказывала о проклятии с восьми лет. Мама запретила. Неужели кто-то мне велел?…
Нет, никто. Тогда как же…
Мысли плясали и не желали успокаиваться.
Я не выйду за Чара, это точно. Он такой красивый, когда улыбается после поцелуя, а потом хмурится в недоумении, и на носу у него пятнышко сажи — это я его замазала. Я вытерла пятнышко. Теперь, когда я спасла Чара от смерти, он мой, совсем мой, даже сильнее, чем раньше.
Неужели мой отказ означает, что чары разрушены? Вдруг это правда?! Я провела инспекцию — оглядела себя всю внутренним взором. Да, я стала другой — больше, цельнее, — и позыв послушаться прекратил свою вечную битву с желанием отказаться. Я стала больше, но легче, гораздо легче: с меня спало бремя. Тяжкое бремя.