Заколдованная земля
Шрифт:
Изумительно было полное отсутствие в этом лесу муравьев. Позже я узнал, что в этой земле их нет вовсе.
Перебирая свои бедные ботанические познания, припомнил я, что сибирские кедры производят громадное количество шишек с съедобными семенами. Надежда, с которой я об этом разговаривал, назвала эти семена «кедровыми орешками»; они ароматичны и похожи по вкусу на миндаль. Ну, если дождемся того, когда эти шишки созреют, полакомимся же мы ими.
Чем дальше, тем путь наш становился труднее. Подумайте только, что при каждом третьем шаге у вас проваливается почва под ногами. Тут и прикрытый
Суровая важность старых, рослых столетних кедров в этом очаровательном уголке нас поражает. Мы оглядываемся с чувством невольного стеснения в сердце, так как эта чаща таит в себе что-то враждебное, грозящее. Мы чувствуем, что совершаем беззаконие, проникая сюда и нарушая вечную тайну.
Каждую минуту мы делаем остановки, производя контроль по компасу.
Как я помню, прошло часа три. Путь этот, в общем, очень непродолжительный, вполне истощил наши силы, так как дорога, чем дальше, тем была хуже.
С нетерпением прислушивались мы, не услышим ли шума воды, — но ничего не было слышно. К одиннадцатому часу пред нашими глазами открылся странный вид.
Лес в этом месте на большом пространстве был значительно опустошен. Кустарники и брусничник были поломаны и истоптаны. Небольшие деревца были сломаны или вырваны. Ветки ближайших кедров были повреждены. Очевидно было, что какое-то значительного роста существо ломало с них молодые сочные побеги. На мху и влажной почве заметны были следы гигантских ног.
Поведение нашей собаки также обращало на себя внимание. Она возбужденно бегала вокруг, обнюхивала землю, а потом, поднявши морду кверху, начала выть, пробуждая кругом тоскливое эхо.
Я заботливо осмотрел всю местность. Остальные проявили также не меньше внимания. Но самым счастливым был Фелисьен. Немного погодя он прибежал с добычей, которую нашел на высохшей ветке кедра, на высоте двух метров над землей.
Я долго и задумчиво осматривал эту добычу. То был комок шерсти, состоявший из нескольких длинных волос чуть-чуть волнистых и похожих на конские. Цвет их был рыжевато-бурый.
Вдруг в голове моей мелькнула догадка. Но моя мысль показалась мне столь чудовищной и смелой, что я не осмелился произнести ее вслух. Это рычание, выходившее из лесной чащи, эти следы огромных ног, и, наконец, эта шерсть! Неужели это возможно?!.
Я поднял голову и поглядел на Снеедорфа. Взгляды наши встретились. И тут я увидел, что та же мысль появилась и у старого исследователя, мысль дикая, которой не решился высказать даже и он.
XVII.
Мы сделали короткую остановку, поели и отдохнули, потом пошли по более удобной тропинке, которая была выбита неизвестными громадными существами, населявшими эту тайгу.
Мы шли с ружьями наготове, но нигде не было и признака движения. Через час мы услышали шум воды. Деревья расступились, и мы увидели
Идя против течения к довольно крутому склону, мы увидели конец того гигантского ледника, откуда вытекала река.
Поражающе-удивительна была эта декорация. Гладкая голубоватая стена льда поднималась здесь отвесно до высоты, по крайней мере, 30 метров. Над землей виднелся выход из ледниковой пещеры, откуда с шумом неслась вода.
Ледник вздымался и увеличивался по направлению к горной цепи, пока не соединялся наверху, над тучами ущелья, с внешним гренландским ледяным покровом. Морены, которые образовал он, спуская в долину свои миллиарды тонн камней, выворотили леса у подножья скал. И нам ясно было видно наверху, на его хребте, несколько огромных черных камней, которые были оторваны необузданной силой замерзшей воды от боков соседних гор...
В честь главы экспедиции мы назвали этот ледник именем Снеедорфа. А река, которая вытекала из ледника, была единогласно названа «рекой Надежды».
Куда нас поведет она? Хорошо, если она укажет нам дорогу, следуя которой мы могли бы изучить тайны оазиса и объяснить загадочную судьбу Алексея Платоновича, — тогда она вполне заслужит свое имя.
В то время, как мы отдыхали в разных местах на скалах, Сив и эскимос бродили по окрестностям.
По привычке я не спускал глаз с Сива, который теперь, будучи под строгим надзором, не решался даже глядеть на Надежду. Благодаря неясному предчувствию грозящей мне опасности от этого злого человека, я не уменьшал своей осторожности. Из-под опущенных ресниц я вдруг увидел, как на смуглом обросшем лице Сива вдруг появилось недоумение, потом радостное изумление. Он сделал движение, как будто хотел что-то поднять. Но вдруг, повидимому, почувствовав мой взгляд, он во-время овладел собой и стал продолжать свое безразличное шатание по берегу.
Не медля я поднялся и поспешил к тому месту, где прежде стоял Сив. Долго и напрасно всматривался я в дикий хаос камней, пока у меня не вырвался крик изумления: передо мной наполовину в воде, наполовину на берегу, лежал обломок рулевого колеса от нашего автомобиля...
Моментально я позвал других. Какая удивительная находка! Иначе и не могло быть. Вода, тая у основания материкового льда, прорыла себе дорогу, — ледяной тоннель, заполненный потоком. Падение его по глубокому ущелью шло в том же направлении, в каком склонялся и ледник Снеедорфа.
Наша машина упала в трещину и, разбившись, была подхвачена на дне быстро текущей рекой Надежды, утащена и выброшена на берег этой неизвестной земли.
Где же остальные обломки? И где трупы Петера Гальберга и Стеффенса? С тяжелым чувством разошлись мы по берегам грязного потока.
Мы искали между камнями в русле, взбирались на скользкие, окруженные зеленой несущейся водой, обломки скал, в пучинах, где кружилась пена, в наносах сыпучего, проваливающегося под ногами песка.
На месте, где наваленные камни образовали барьер поперек реки, я решился переправиться на другой берег.