Закон меча. Трилогия
Шрифт:
Выскочив на опушку, он оглянулся и похолодел. Крут, одолев четверых, добивал пятого витингса, вот только десяток лучников, выпрыгивая из-за дубов, расстреливал хольда с безопасного расстояния. Несколько стрел уже вонзились ему в спину и в бок. Крут с усилием занес меч и махнул, перерубая витингсу горло. Это был его последний удар. Крут постоял, покачался, сгорбился и рухнул, орошая кровью корни священного дуба.
Олегу хотелось разорваться – долг толкал его прочь, а чувство товарищества гнало мстить.
– Уходим! – пересилил он себя.
Далеко они не ушли – крепкие арканы раскрутились в воздухе и пали Олегу и Пончику на плечи. Петля стянула Пончику руки, канат натянулся и швырнул лекаря на землю. Олегу удалось увильнуть от первой петли и выхватить меч, чтобы резануть вторую. Тогда сразу два волосяных аркана прилетели из-за кустов и поймали его, стягивая руки по швам. Шипя от злости, Олег упал и покатился, как сбитая кегля. Деловитые стрелки, пряча луки в налучья, подбежали, снимая с пояса тонкие ремешки для связывания рук.
Олег даже обрадовался появлению убийц Крута. Он дернулся, продвигая меч, притянутый петлею к телу, и один из канатов лопнул, разрезанный наточенным лезвием. Прусс, заметивший Олегово движение, крикнул, предупреждая товарищей, но поздно – дорезав второй канат, Олег высвободился, вскочил и с наслаждением нанес удар на поражение. Прусс в кожаном доспехе с изумлением глянул на внутренности, валившиеся из него, закричал, поперхнулся и упал, корчась, словно пытаясь запихать кишки обратно.
Второму стрелку Олег перерубил правый бок в районе печени. Третий успел достать лук, и меч сначала рассек тетиву, а после пырнул стрелка в грудь, накалывая сердце.
– Олег! – закричал Пончик. – Сзади! Уходи!
Олег обернулся – к нему бежали витингсы, человек пять, за ними поспешал местный криве, ярясь и потрясая посохом.
Молниеносным ударом Олег снес голову четвертому по счету стрельцу и кинулся в лес.
– Я вернусь, Шур! – прокричал он, но Пончик ему не ответил.
2
Хмурые витингсы подхватили Шурика и понесли, привязав к жердине, как убитого оленя. Шуре было очень неудобно, ремешки резали руки, а страх просто не вмещался в нем, так много его было. И он все рос, этот страх, рос и рос!
Криве догнал витингсов и довольно оглядел их добычу. Пощупав Пончика – жирненький! – жрец покивал и сказал что-то властным голосом. Витингсы кивнули и потащили Шурика дальше, обходя рощу на почтительном удалении.
За дубравой обозначилась возвышенность, на ней крепко сидел храм Перкуна, устроенный из старого дуба, метров двадцати в обхвате. Видимо, дерево засохло, но рубить и корчевать его не стали. Вместо этого удалили верхние сучья, всю развилку, и оставили один ствол, корявый и оплывший цилиндр, в котором вырубили круглый зал святилища, а сверху все это сооружение накрыли тесовой крышей.
Пончик разглядывал храм вниз головой, ритмично раскачиваясь и мотаясь. Неудобный ракурс! Витингсы поднесли Пончика поближе к храму и положили на специальную площадку-рикайот, перед которой горел неугасимый костер.
– Развяжите, сволочи! – взмолился Шурик.
Витингсы, словно поняв его речь, разрезали путы… а заодно и всю одежду лекаря. Сдернули сапоги и связали Пончика по новой, голого и босого. Потоптавшись, витингсы ушли, уступив место вейделотам. Вейделоты закружились вокруг Пончева, колотя в бубны и выкрикивая протяжно: «Ши-и-у! Ши-и-у!»
Старый вурскайт, криве-освятитель, с кряхтеньем присел на корточки перед Пончиком, поставил перед собой горшочек с чем-то вонючим и принялся за дело: бормоча молитвы, он макал в горшочек пучок перьев и рисовал на груди и животе жертвы священные закорючки. Закорючки жгли кожу и проявлялись размытыми зелеными иероглифами.
Пончик лежал на твердом, и его трясло. Сглотнув сухим ртом, он поглядел на кривую стену храма, где были выдолблены три глубокие ниши. В нишах торчали деревянные уродцы, должные изображать туземных божков. «Господи, – подумал Шурик с отчаянием, – куда меня занесло?! А вдруг сожгут?!»
Пончику «повезло» – криве приносил жертвы Перкуну иным способом. Он их топил.
Двумя часами позже явились раббы, жреческие слуги, весьма упитанные молодые люди, подняли Пончева и понесли вслед за криве, выпевавшим молитвы. За храмом обнаружилась яма с водой, обложенная камнем и такая широкая, что только с разбегу перепрыгнешь. И глубокая – водица отливала черным. Пончик закричал, задергался, но руки раббов были крепки. Короткий полет – и он погрузился в воду. Какая холодная! Это был родник! Шурик принялся отчаянно извиваться, но тщетно – блещущий серебром блин поверхности колыхался над ним недостижимым пределом. И это все?! – пронеслось в голове Пончика. Вода проникала в нос, он продул ноздри и почти не оставил воздуха в легких.
И тут блещущая поверхность разорвалась, пропуская в облаке пузырей еще одно тело. Кто это был, Пончев не различил – грудь его лопалась, а перед глазами плыло черное и красное.
Чьи-то руки ощупали Шурика, и острая сталь освободила его от пут. Он начал подниматься, влекомый теми же руками, и вдруг распрекраснейший воздух проник в него, вызывая резь и принося счастье.
Кровавый туман растаял, и Пончик узнал своего спасителя. Это был Олег.
– Ты?.. – слабо вопросил лекарь.
– Нет, – буркнул Олег, – ангел я. Херувим. Вылезай, хватит плескаться!
Подталкиваемый Олегом, Пончик выбрался из ямы. Огляделся, не поднимаясь с коленей. Рядом с родником лежал криве, горло его было перерезано. Длинная крашеная борода, заплетенная тугими косичками, намокала кровью. Подле своего хозяина валялся рабб. Этот был еще жив, его вывернутая пятерня скреблась пальцами, пытаясь дотянуться до отброшенного кривого кинжала.
– Руку! – сердито сказал Олег.