Закон обратного отсчета
Шрифт:
— Вот говорила тебе, что машину отпускать не надо! — заводится старшая. — За сорок! Ну ничего себе! Мне говорили, ему цена не меньше сотки. Вот как теперь назад повезем, спрашивается? — негодует она, глядя на дочь. — Ну что смотришь? Звони опять этому, может, недалеко уехал. За тридцать я лучше Храпову продам. Он спрашивал.
— Он его угробит, — жалеет дочь. Морщинка снова между бровей, пальцы дергают туда-сюда замок сумки. — Давайте за пятьдесят, — просит она не Джена — Джа, который в торг никогда не вмешивается.
— Мы не можем, — отвечает он. —
Дочка впервые переводит взгляд на Джена, и он, сидя на байке, разводит руками — все верно. Мать хочет возмутиться, но дочь пресекает:
— Ма, это все-таки мое наследство, правда же? Оформляйте.
С ней больше не спорят.
Джа исчезает в доме, чтобы распахнуть запертые изнутри ворота гаража, и появляется уже с документами наперевес и деньгами в кармане.
— Не жалейте, он в хороших руках, — доносится до Джена сквозь гул мотора, когда колеса Днепра пересекают порог мотопарка. Он пристраивает байк между собратьями по литражу и запирает ворота.
Вернувшись в дом, Джен застает клиентов гостиной, озадаченных договором. Заметно, что сидеть на стульях в комнате, уставленной тремя диванами, им неудобно, но стол всего один и выдвинут в центр.
— Да, это мы берем на себя, — поясняет что-то Джа. — Вам надо только расписаться здесь, здесь, здесь и вот здесь. Все. Поздравляю! Вы передали мотоцикл в надежные руки. Правда, Джен?
Джену ничего не остается, как кивнуть дочери и ее недовольной матери. Он уселся на излюбленный — свой — диван у окна, чтобы быть подальше от бюрократической возни и уткнулся в книгу, пока Джа играется в заботливого парня.
— Если вы хотите, здесь, напротив есть классный бар, — Джа стучит бумагами по столу, выравнивая стопку. — Можно отметить сделку.
Смущенная дочка бросает взгляд на насупленную мать, пока синеглазое чудовище прожигает ее улыбкой Орфея. Насквозь, не отрываясь.
— Нет, спасибо, — отказывается она с явным сожалением. И наскоро собирает документы, шурша бумагой.
Запах ее духов остается в комнате, даже когда за прикрытой снаружи дверью смолкает голос.
— Клеить клиентов низко, — подтрунивает Джен. Но шутка не зашла, веселость и радушие Джа выдуло из дома вместе с гостями.
Все существо пророка хмурится и рокочет внутренней грозой.
— Вообще-то у девушки горе, — огрызается Джа, раскладывая бумаги по папкам. — У нее отец умер, ей поговорить с кем-то нужно. И ты отлично знаешь, что об этом я думал в последнюю очередь.
— Зато она — в первую.
— Я ж не виноват, что меня хотят, — раздражается Джа. Но тут же меняется. Будто стекленеет, теряет фокусировку.
— Джа? — инквизитор вскакивает с дивана, на подлете цепляется за ножку
Тот еще стоит на ногах, но уже теряется между картинами перед глазами. Это пугает. Слишком резко, непривычно быстро кошмар заволакивает сознание пророка — он не успел даже опуститься на пол, замер неустойчивым соляным столбом. И Джен снова доносит пророка до дивана, полыхая от ярости. Ярости не на пророка, а на тех, кого Джа видит сейчас, глядя остекленевшими глазами Джену в лицо.
Жми, жми, жми!
Нахрен ровные магистрали, если по квартальному бездорожью ближе. Адрес знакомый. Не часто Джа удается засечь название улицы и номер дома. Такой масляный шанс. И подвальное окно помечено выбитой крестовиной, иначе можно ошибиться подъездом, тогда все — пиздец. Полный, кровавый в этот раз. Блядь, какая же баба выродила такого изверга? Который скальпелем поперек вен, чтобы мучилась. «Господи, совсем еще девчонка», — кричал Джа. Он редко кричит. Значит, совсем страшно и нужно совсем быстро.
Ебаные бордюры.
Джа идет следом. Ему можно опоздать, Джену — нет.
Время будто скрупулезно рассчитано — уже темно, но фонари пока не включились. Байки пытаются уйти из-под ног, спотыкаясь на булыжниках, не замеченных из-за скорости. Лишь бы никто не выскочил наперерез. Хотя… ор раздраконенных мотоциклов летит впереди паровоза.
Нужная улица. Первый дом, третий, пятый, седьмой. По тормозам с облаком пыли. Мотоцикл разворачивает в заносе, но Нортон никогда не подводит.
Джен бросает байк, не выставляя подножку — Джа позаботится. И хорошо, что с торца дома тоже насажены деревья, есть где спрятаться. Джен сворачивает за угол, несется мимо низких балконов к меченому окну подвала.
Здесь.
Осторожно — ради незаметности, а не ради самосохранения — внутрь. Молчание. Стук капель конденсата с какой-то трубы в унисон сердцу. Джа говорил, она будет кричать. Вокруг тишина, значит, либо совсем опоздал, и ее, привязанную к хромоногому офисному креслу, уже душат, либо еще не порезали.
Вопль проходит иглой по артерии. Джен перескакивает наросты труб, летит по подвалу к кладовкам, выхватив из многоножен три сюрикена. Три — на случай подножки, преграды или попытки удрать. Ублюдку со скальпелем в руке хватает одного. По горлу.
Несколько секунд подонок стоит, зажав ладонями мокрую от крови шею, глядя пустыми глазами Джену в закрытое балаклавой лицо, наконец, делает шаг назад, оступается и валится на спину гулко, с хрустом попавшихся под тело старых досок.
Крик девчонки взлетает на визг и срывается в глухие рыдания. Кричит — значит, живая.
Успел.
— Отпустите… меня… пожалуйста… отпустите…
Угловатые подростковые плечи вздрагивают с каждым всхлипом. Спутанные длинные волосы крупными кудряшками как ширмой закрывают лицо. Она могла бы обернуться, но боится настолько, что не смеет поднять голову, может даже — открыть глаза.