Закон оружия
Шрифт:
– А ну, давай все на меня! Разом!
Дружинникам, похоже, команда была знакома. Лучники, разом развернувшись, пустили стрелы. Остальные быстро, словно ждали, метнулись к воеводе, окружая кольцом.
Воевода резко ушел в сторону. Махнул мечом. Две стрелы ушли в пустоту, третья, сломанная тупым клинком, упала на землю. Второй залп лучники дать не успели – воевода был уже рядом, чувствительно пометив каждого из троих мечом, кого по плечу, а кого и по шее – не зевай! И в следующий раз стреляй проворнее, коль дана команда, несмотря на то что стрелы боевые, а на воеводе лишь
Оставшиеся пятеро гридней окружали воеводу грамотно, готовясь напасть все разом. Но такого преимущества Федор Савельевич им не дал. Мечи в его руках двигались настолько быстро, что блеск стали можно было сравнить с движением стрекозиного крыла.
Раз!
И словно сам собой выпал чекан из руки дружинника.
Два!
Сам дружинник от обратного движения меча покатился по площадке.
Три!
Копейщик, пытающийся заблокировать древком рукоять меча, падающего сверху, проворонил движение второго и согнулся, получив тычок тупым клинком под ложечку.
Мечники оказались проворнее и насели на воеводу с двух сторон. Третий гридень с чеканом наготове стоял сбоку, готовясь нанести единственный удар, – и проворонил чувствительный пинок тяжелым сапогом в бедро. И сразу за ним – удар по шелому.
– Смотри на ворога, а не на его меч! – прохрипел воевода, отражая сыплющиеся на него удары.
Мечники продержались недолго, но все ж продержались, за что заработали кивок воеводы – хорошо, мол, годится. У одного из гридней плетью повисла рука, другой почесывал шею, по которой неслабо досталось. Но видно было, что дружинники довольны – не каждый день от воеводы даже такого кивка дождешься. А что больно – так на то она и воинская наука. Когда больно, оно лучше запоминается. В следующий раз тело само как нужно двинется, чтобы удар не поймать, – и не поймешь, как так получилось.
– А ты чего рот раскрыл? – крикнул воевода отроку, застывшему с отвисшей от увиденного челюстью. – Пока ты ворон ловил, твоих сотоварищей в битве ворог посек. И вся вина в том на тебе.
Отрок испуганно захлопал глазами, вот-вот заплачет. Знает же, что негоже княжьему отроку реветь как девка, а слеза предательская все ж в глазу собирается.
Шмыгнув носом, отрок пересилил себя и отважно шагнул вперед, направив дрот воеводе в грудь.
– Поздно, – сказал воевода, перехватывая древко копья и отводя удар в сторону. – От так же и на Калке случилось – пока одни бились, другие смотрели. Потому и тех и других ордынцы побили, хотя нашего войска супротив ихнего было вчетверо.
Правды ради, о битве на реке Калке можно было и более сказать – и про то, как союзные половцы, испугавшись слаженной атаки степняков, бросились бежать, опрокинув русские полки. И про то, как после ордынцы, обломав зубы о русские укрепления, обманом выманили из-за тына дружину Мстислава Киевского, пообещав отпустить воинов восвояси, а после, нарушив обещание, посекли ее в чистом поле – да только надо ли? Не запомнит отрок всего, говорить надо только главное.
Воевода и сказал:
– Завтра чтоб из пяти дротов четыре в цель попадало. А не будет такого – выгоню из дружины обратно коров пасти.
Повернулся – и пошел обратно к своему бревну. Знал – если потребуется, будет отрок и ночью дроты метать,
У бревна стоял Никита. Мрачный, как осенняя туча. Федор Савельевич, только что развеявшийся от дум лихой молодецкой сечей, вновь нахмурил брови. Жалко парня, а что поделаешь?
– Здрав будь, Федор Савельевич, – сказал Никита, снимая шапку и кланяясь земно.
– И тебе поздорову, парень, – буркнул воевода. – Чего понадобилось в цитадели?
Никита помолчал немного, собираясь с духом, и сказал – да не то, что воевода ожидал услышать.
– Слыхал я, Федор Савельич, что, когда мой старшой брат Игнат с торговым поездом [77] из дальних стран воротится, в следующий поход ты со своими воями охраной пойдешь?
Воевода недоуменно вскинул брови.
– Может, и пойду. А может, и останусь. Тебе-то какое дело?
77
Поезд (старорусск.) – обоз, караван.
Никита прижал шапку к груди.
– Дядька Федор, возьми меня к себе в дружину!
А вот это вообще ни в какие ворота не лезло.
– Тебя? Да где ж ты раньше-то был?
Воевода кивнул на отрока, сосредоточенно метавшего дроты в заново установленный щит, закусив губу от обиды и натуги.
– Отроки вон с пятой весны от роду в вои готовятся, рукоять меча к ладошке примеривают и кажный день с тем мечом заместо игрушек возятся да упражняются. А тебе уж двадцать скоро. И хоть охотник ты знатный, про то все наслышаны, но к мечу да к воинской службе не приучен. Так что – не обессудь.
Никита сверкнул глазами, крикнул запальчиво:
– Да я белке в глаз с сотни шагов попадаю. И из лука, а не из самострела!
«А характер-то у парня правильный, – подумал воевода. – Эх, жаль, поздно одумался. Знатный воин получиться бы мог». А вслух произнес:
– Знаю, знаю. Да только про ратную службу раньше надо было думать. Зим эдак на пятнадцать.
Однако Никита не сдавался.
– Я и с мечом упражнялся! У кузнеца Ивана.
Воевода аж крякнул от такого.
– Да ну! И сколь разов-то?
– Мне хватит, – буркнул Никита. – Невелика наука.
– О как!
Воевода повернулся к дружинникам.
– Эй, Любава, подь-ка сюда.
Мечник, уже оправившийся от удара в руку и примеривающий к ней копье у оружейной стойки, обернулся.
– Дай-ка парню меч затупленный. И сама такой же возьми.
– Дак то девка? – изумился Никита. – Не буду я с девкой биться.
Воевода наклонился к уху парня.
– У этой девки ордынцы батьку на Калке порешили, а мать в полон увели, когда ей всего пять годов было. Она же от горя говорить разучилась. И с малолетства самого она окромя битвы ни о чем не помышляет, отомстить хочет за родителей. Потому не думай, что это простой противник. Рука у нее, конечно, полегче, чем у мужика, но быстра, как ласка, и твоя стать молодецкая супротив ее быстроты вряд ли большое подспорье. Так что приступай. Да не жалей ее, а то обидится.