Закон подлости

Оллис Кира

Насыпаю корм Бинго и возвращаюсь в спальню, с грустью поглядывая на кровать, которая почему-то плывёт перед глазами. Меня начинает мутить. С большим трудом натягиваю на себя первые попавшиеся вещи и плетусь к двери, шаркая ногами, как старушка с радикулитом. Открываю дверь и до меня доходит, что я не взяла деньги и ключи. Что со мной? Я умираю? Мне не было так плохо даже при отёке Квинке. Тогда я хотя бы сразу отрубилась.

Хватаю сумочку с вешалки и тут же её роняю, вздрогнув от оглушающего звука рингтона. Наклоняюсь за телефоном и дрожащими руками не глядя смахиваю экран.

— Да? —

из меня выходит какое-то сиплое карканье.

В ответ тишина. Всматриваюсь в дисплей, проверяя, приняла ли я вызов, и вижу большую букву «М».

— Лили?

— Что? — мой голос сипит, надо срочно попить воды.

— У тебя всё в порядке? Ты не пришла на учёбу.

В ужасе смотрю на часы и понимаю, что уже почти полдень. Как это возможно?

— Я… Вроде бы в норме.

— Вроде бы? У тебя голос, как у прокуренного мужика. Я даже не сразу понял, что трубку взяла ты.

— Спасибо на добром слове, — возвращаюсь на кухню и наливаю стакан воды, осушая его в два счёта.

— Ты заболела?

— Нет, всё замечательно. Не беспокойся обо мне, — через силу шевелю языком, удивляясь, как я смогла воспроизвести столько слов. В горле адская смесь мелких стекляшек.

— Зачем ты мне врёшь?

— Ой, не суди по себе, — наклоняюсь, чтобы зашнуровать кеды, и внезапно пол начинает расплываться. Картинка смазывается, как при помехах в телевещании. Уши закладывает, отдаляя от меня голос Макса. Он что-то спрашивает, но никак не могу разобрать, что именно, потому что его речь становится какой-то протяжной, напоминающей звук зажёванной плёнки от старой магнитофонной кассеты. Последнее, что я помню, это резкий прилив холода к голове, а потом изображение гаснет, погружая меня в темноту.

Эта тьма меня убаюкивает. Я покачиваюсь в ней, как на волнах ласкового моря. Наконец-то я могу расслабиться. Улыбаюсь, укладываясь на тёплое водное одеяло, и закрываю глаза с умиротворённой улыбкой на губах, потому что меня обволакивает чувство блаженства и защищённости. Не хочу их открывать, опасаясь, что всё это сразу исчезнет. Мне уютно и спокойно. Правда, в какой-то момент от монотонного раскачивания меня начинает подташнивать, но и тошнота быстро проходит, когда меня начинают обнимать сильные руки. Они гладят меня по голове, волосам. Чувствую что-то приятное и тёплое на своём лице. Только не могу понять что. Глаза ведь у меня по-прежнему закрыты. Я тоже хочу протянуть к нему свои руки, чтобы потрогать, но внезапно понимаю, что не могу ими пошевелить. Наверное, я запуталась в водорослях, пока плавала. Даже во сне я умудряюсь попасть в какую-то западню.

Мысленно прошу обладателя этих рук освободить меня, забрать с собой, но вместо этого слышу что-то вроде: «Истеричка моя любимая». Голос. Такой до боли знакомый. Не хочу боли. Хочу и дальше нежиться в спокойствии. Цепляюсь за слово «любимая». Оно мне нравится. И действует на меня, как пароль для доступа к моему мозгу, потому что я начинаю приходить в себя и вспоминать. Веки продолжаю держать сомкнутыми, чтобы разобраться, какая часть сна мне не привиделась. Лба касается что-то мокрое и холодное. Оно скользит по моим вискам, щекам, шее, груди, то опускаясь, то поднимаясь. Эта прохлада начинает ощущаться, как прикосновение оголённого провода. По телу волной

прокатывает дрожь, сменяющаяся покалыванием.

— Лили, открой глаза, — до меня, как сквозь вату, доносится голос Макса, полный тревоги. Он. Конечно, это был он. Кто же ещё.

Так хочется продлить это состояние умиротворения, но мои веки уже начинают подрагивать от напряжения. Ещё немного, и он догадается, что я уже несколько минут притворяюсь. Нехотя разлепляю глаза и тут же зажмуриваюсь от яркого солнечного света. От пульсации в голове из меня вырывается непроизвольный стон. Хочу назад в свой прекрасный сон. Когда надо мной нависает тень, снова предпринимаю попытку выйти из сумрака и упираюсь в мрачную физиономию Кроу.

— Я в аду? — шепчу заплетающимся языком.

— С возвращением, — улыбается Макс. — Хорошо, что я был возле твоего дома, когда звонил.

Ого. Он переживал за меня? Может мне почаще падать в обмороки?

— Ты как? Встать сможешь? Надо ехать в больницу.

— Только не в больницу! — привстаю на локтях, чтобы быть убедительнее. — Я уже в порядке, Макс. Спасибо.

— В порядке? Ты только что валялась возле двери и бредила о каких-то водорослях и освобождении. А ещё у тебя высокая температура. Я немного её сбил, но всё равно тебе нужен осмотр врача. И лекарства, — он прикладывает ладонь к моему лбу и осуждающе качает головой.

Бросаю взгляд на свою практически обнажённую грудь и в удивлении приподнимаю бровь. Моя пижамная рубашка с розовыми сердечками, которую я, оказывается, надела для похода в аптеку, полностью расстёгнута. Соски заботливо прикрыты. И что, он правда не подсматривал? Даже одним глазком?

— Мне пришлось это сделать, чтобы обтереть тебя мокрым полотенцем, — оправдывается Макс, демонстрируя мне то самое полотенце.

Запахиваю на себе рубашку и плюхаюсь обратно на подушку, влажную от пота. Пусть лучше он уйдёт, чем будет созерцать меня в таком безобразном виде.

— Нет, врача не нужно. Если не сложно, просто купи мне какие-нибудь жаропонижающие.

Кроу сжимает свои губы до побеления, а потом молча принимается застёгивать на мне пуговицы. Рывками, со злостью даже. Дойдя до последней, встаёт с кровати и так же молча берёт меня на руки.

— Эй, ты обалдел? Опусти меня! — мой крик, больше похожий на змеиное шипение, на него не действует.

Макс широким шагом пересекает квартиру, ногой захлопывает дверь и устремляется к лестнице, не обращая ни малейшего внимания на мои жалкие постукивания кулачками. Если честно, я не сильно старалась, но было бы странно, если бы я не сопротивлялась. Ближе ко второму этажу я всё-таки обвиваю его шею руками, потому что висеть на нём безвольной тряпкой как-то некрасиво. Да и неудобно.

— Смирилась? — с ухмылкой спрашивает Макс.

— Я босиком, не хочу пачкать ноги.

Кроу хмыкает, явно не поверив.

— Нажми на кнопку, — кивает на дверь машины, как только мы выходим на улицу.

Ах, да. У него же руки заняты. Послушно выполняю его просьбу, и он усаживает меня на сиденье, как маленького ребёнка. Дыхание сбивается от его близости, особенно когда он перегибается через меня, чтобы пристегнуть ремень.

— Чтобы не убежала, — поясняет Макс, оказываясь со мной лицом к лицу.