Закон Талиона
Шрифт:
А той личинке, что обоссалась, умирая в петле, было от силы лет шестнадцать. Кукол-кой ей уже не стать. В чём таком провинилась эта пигалица? А где-то, поди, мамка с папкой ищут родную доченьку, надеются.
Позже, значительно позже, может быть, год спустя, исчезли боязнь и подавленность, их сменила глухая неприязнь к поганым упырям, а в душе постепенно вызрела острая, со-вершенно не характерная для прожженного вора, жалость к изуверски убитой девчушке. Ка-залось бы, сам "костлявую" не раз за мослы щупал, а тут…
Отец Иллариона никогда не дружил с законом,
Конечно, к моменту его последнего освобождения, к сорока пяти годам по паспорту и к четвертаку по стажу Дато насмотрелся на всякое, и сам давно уже не боялся крови. Жало-стливые да прекраснодушные в уголовники не попадают, а если попадают, то не выживают. За редким исключением. Игорёк, например. Сам Дато мокрушников не уважал и не боялся. К акту убийства человека человеком относился с брезгливостью. Правда, была у него самого пара случаев, и оба вспоминались без тени раскаяния.
Первая история приключилась с ним давным-давно, в первые дни, когда Ларика пере-вели с "малолетки" на взрослую зону. К тому времени Илларион уже выучился управлять большегрузными машинами и его поставили на трелёвщик в напарники к длинному, костля-вому урке по кличке Лопарь. Какими соображениями при этом руководствовалось начальство, отлично знавшее за Лопарем биологическую тягу к активному мужеложству, непонятно. Был бы жив отец, зона бы встретила Ларика не в пример приветливее, а так… Грохнули папашу в пьяной драке, и остался малолетний преступник Илларион без протекции.
Ну, поставили и поставили, ан нет, оказывается ещё и подставили пацана, нашёлся среди лагерного начальства экспериментатор-извращенец. Дело прошлое, но Дато ни о чём таком не подозревал — сел в кабину трелёвщика и поехал.
Тайга, дебри, на полтыщи километров вокруг никакого нормального человеческого жилья, если не считать жильём лагерные бараки. Трактор ревёт и тянет за собой многомет-ровые хлысты — спиленные верхушки вековых сосен. Топливнывй чад и мошкара.
Лопарь заглушил движок, бросил: "Щас, погоди", — спустился по ступенькам на землю, отошёл в сторонку, огляделся.
— Эй, малый, подь сюды, дело есть!
Не таким уж и малым был в ту пору Илларион, вымахал поздоровее отца-покойничка, но по сравнению с Лопарем…
Какое такое дело появилось на пустой дороге — Ларик ни сном, ни духом, но раз на-до… Он выбрался из кабины и подошёл к напарнику.
— Погляди-ка, что там? — Грязный палец ткнул в чащу.
Илларион повернулся и… получил оглушающий удар по затылку. Очнулся почти сразу и несколько секунд ничего не мог понять. Почему кисти рук связаны и прикручены к довольно толстому суку на одном из хлыстов, да так, что он не смог бы встать с четверенек? Кто и зачем стаскивает с него штаны? Где напарник?
Ошеломлённый Илларион оглянулся через плечо, просёк, наконец, ситуацию и своё положение в ней, и его охватила ярость — это сначала, а потом пришёл страх. Лопарь расстёгивал ширинку и страшно сопел.
— А-а, оклемался, — просипел он, — щас я тебе вдую. Кому скажешь — насовсем в петухи попадёшь. А так, что ж, когда никогда подставишь очко втихаря, и все дела. Потерпи, мой сладкий, с недельку гноем потужишься, потом понравится. Сам проситься будешь. Можешь даже поорать маненько.
Скороговорка с придыханием от вожделения, слова страшные и грязные.
Невыразимый ужас почти захлестнул парня, но Илларион был не тем человеком, чтобы покорно ждать насилия. Он попробовал подобрать ноги, напрягся, стараясь разорвать верёвку или выломать сук. Ему повезло! Хлысты во время волочения тёрлись друг о друга, выбивались на поворотах из колеи, цеплялись за пни, теряя по пути сучья. Сук оказался надломленным, но до крайности возбуждённый Лопарь, привязывая пацана, надлома не приметил. Вот ему-то как раз и не повезло. Озверевший от ярости и ненависти парень, отломив деревяшку, извернулся и острым, зазубренным концом ударил насильника прямо в глаз. Он не боялся промахнуться, сизая морда казалась удобной, неподвижной мишенью, а бешенство придало быстроту, точность и силу каждому движению.
Смолистый шип, с хрустом вспоров веко, глубоко вошёл в мозг. Лопарь захрипел, Ил-ларион дёрнул руками на себя, верёвки соскользнули со слома, и напарничек повалился ли-цом вперёд. Расщепленный сук так и остался торчать в глазнице.
И во второй раз пацану повезло. Ангел-хранитель подсуетился, что ли? Чудо: ни на одежду, ни на руки Дато не попала ни одна капелька крови, а уж чего-чего, а уж чёрной, смешанной с дорожной пылью кровушки хватало.
Илларион, с грехом пополам подтянув штаны и придерживая их руками, доковылял до тёмной громадины трелёвочного трактора и принялся перепиливать верёвочный узел об острый край лестничной ступеньки. Миг, и путы опали. Ларик забросил скомканный шнур в ящик для инструментов, привёл одежду в порядок, и только тут обратил внимание, что где-то недалече ревёт мотор.
Уже потом, лёжа в темноте на нарах и вспоминая до невозможности растянутые мину-ты полуденной коллизии, Илларион сообразил, какая удивительная цепочка счастливых случайностей, словно по волшебству свившаяся во времени и пространстве, спасла его от многих напастей. И он, ни в какого бога по жизни не верующий, мысленно проговорил наспех придуманную молитву.
Он только-только взялся рукой за поручень, будто сию секунду спустившись из каби-ны, как из зарослей вынырнул вездеход. Подкатив, машина затормозила, открылась дверца, и на траву спрыгнул начальник какого-то там по номеру отряда старлей Бусыгин (Дато уже после узнал его фамилию), следом выкатились три солдатика-срочника ВВ с карабинами наперевес.
— Почему стоим? — Рявкнул Бусыгин, одёргивая подпоясанную широким офицерским ремнём гимнастёрку.
Ларик, лязгая зубами, что было совсем не трудно, указал трясущейся рукой на хлысты.
— Чего? — Не понял старлей, но, приглядевшись, крякнул и направился к лежащему в колее телу, на ходу указывая солдатам на Иллариона. — Глаз не спускать!
Офицер потоптался рядом с трупом, присел на корточки, секунд тридцать рассматри-вал залитую кровью деревяшку, потом встал и почему-то отряхнул ладони.