Законы войны

Афанасьев Александр

Но большой ошибкой будет считать афганца кем-то вроде народа-богоносца, как сто лет назад народом-богоносцем считали наших крестьян: изнасилованные и убитые дочери помещиков и хуторян, подожженные дома и усадьбы, изрубленные в припадке темной злобы лошади, коровы и прочая живность быстро показали, что это не так. Бывали случаи, когда в зажиточном селе одна часть села шла на другую войной, бедная ли на богатую, богатая ли на бедную, и прежде чем успевала прибыть воинская команда – село оказывалось завалено трупами [96] . Прежде чем позаботиться о духовном – надо позаботиться о мирском, а здесь, несмотря на наличие монарха, до нашего прихода о мирском никто не заботился. Пуштуны – темный, злобный и жестокий народ, их жестокость напоминает жестокость

зверей, а не людей и проистекает из веков страданий и угнетения. Они не верят в прогресс, в науку, как мы, – зато готовы поверить самым диким слухам. Я расскажу, что подтолкнуло сопротивление в самом начале, хотя вы в это, наверное, не поверите. Когда мы вошли и начали распределять керосин – он здесь крайне нужен, – его распределяли в очень удобных пластиковых пяти– и восемнадцатилитровых канистрах с крышкой и удобной ручкой, таких здесь никогда не видели. Никто и не подумал требовать вернуть канистры – зачем они нам, – и у афганцев их скопилось достаточное количество. А так как в Кабуле не было центрального водопровода и воду развозили хазарейцы-водовозы – эти же удобные канистры начали использовать под воду. А когда получалось где-то раздобыть керосин – то снова наливали керосин, а потом опять воду и не мыли – вода слишком дорога, чтобы ею мыть. Бачата приспособились в них же продавать бензин на обочинах дорог – те, кто покупал, потом опять могли использовать это под воду, не вымыв. Стали болеть, травиться. Муллы бросили клич, что русские хотят отравить всех афганцев, чтобы занять их землю, – и после одного пятничного намаза афганцы бросились убивать. Потом, когда немного спала волна насилия, мы, конечно, разобрались – но и с той и с другой стороны пролилась кровь, а многие афганцы нам просто не поверили – что нельзя под воду и под керосин использовать одну и ту же емкость. Так и пошла литься кровушка…

96

Ошибка в определении русского народа как народа-богоносца вызывает и другие ошибки: например, в определении виновного в жестокостях коллективизации, Гражданской войны. Все это сделали мы сами с собой, наши деды и прадеды, а не Сталин, надо это признать. Кровавые крестьянские выступления продолжались все второе десятилетие, окончательно затихнув к середине третьего. По неофициальным данным, в них погибло до миллиона человек. Уже с начала второго десятилетия напуганный размахом выступлений Император принял решение о массовом кредитовании села, о строительстве заводов по производству сельхозтехники, заводы строили немцы и американцы. Но это только усугубило раскол и подогрело вражду. Окончательно крестьяне затихли через несколько лет после появления закона о сельхозкооперации, когда малоимущих крестьян насильно загоняли в сельхозартели, обобществляли их землю и прикрепляли к МТС. По сути, это было что-то вроде коллективизации, только рядом с такими артелями были и кулаки, которые вели хозяйство самостоятельно.

Что-то у меня в последнее время настроение – непоколебимо минорное. Кризис среднего возраста, что ли? Я всегда над этим смеялся… а может – и напрасно…

Я сидел в машине на стоянке недалеко от рынка Мизан. Машина – белый персидский «Датсун», не бронированный, но укрепленный, как это делают здесь все. На мне были штаны грубой ткани, рубаха, безрукавка и закрывающий лицо шемах, было и оружие. В сочетании со стрелковыми очками, которые здесь носили вместо противосолнечных, меня можно было принять за кого угодно. За афганца, за перса, за наемника… за кого угодно.

Я наблюдал за мальчишками. Они паслись около рынка. От семи до двенадцати лет, навряд ли бездомные, просто школы сейчас не работают, а скаутских лагерей здесь нет. Здесь они крутились по привычке – самое бойкое место, можно что-то заработать, можно что-то стянуть. Они охотно делали и первое и второе. На моих глазах они вытащили из сумочки женщины, рискнувшей прогуляться по базару, бумажник. Русской женщины – если начнется скандал, весь базар будет против нее, потому что на ней нет чадры.

Ловкие ребята, такие мне и нужны.

Достал большую, пластиковую сумку – с виду как обычная, но внутри мелкая стальная сетка, не разрежешь. И в рукоятке – тоже стальная леска. Положил туда

пистолет-пулемет, которым можно управляться одной рукой, два запасных магазина к нему – и там еще оставалось достаточно места для того, что я собирался купить. Идти на базар с автоматом – это уже слишком, но мое дурное предчувствие в последнее время не давало мне покоя.

Глянул на себя в зеркальце – когда лицо замотано шемахом, не узнать. Даже если кто-то найдет этих пацанов потом – меня они не опознают.

Вышел. Запер дверь, включил сигналку. Отмахнулся от назойливого зазывалы: он тащил меня в парикмахерскую, где не только стригли. В последнее время в Кабуле под видом парикмахерских стали открываться бордели. Вместе с хорошим афганцы, увы, очень быстро перенимали и плохое…

Пацаны каким-то шестым чувством поняли, что я иду к ним. Основная их масса дернула к торговым рядам, огороженным теперь мощным забором, остались всего четверо.

Я постарался выглядеть настолько дружелюбно, насколько это было возможно.

– Дил та раша, бача [97] … – сказал я, для убедительности продемонстрировав две «катеринки» – десятирублевые купюры.

Говорить «салам алейкум» я не стал. Это приветствие применяется только в разговоре с взрослыми.

Один из пацанов приблизился. На ногах у него были кроссовки, в то время как у других – дешевые кеды и спортивные тапочки, несмотря на холод.

– Зе гваарием мобайль э сим-карта раниссам [98] .

Паренек лет двенадцати презрительно улыбнулся:

97

Подойди ко мне, мальчик (пушту).

98

Я хочу купить телефон и сим-карту (пашту) Мобайль – мобильный телефон.

– Говори на своем языке, русский, я пойму.

Школу он еще не окончил, но усвоил, что он правоверный и воин, как воинами были его отец и дед и прадед. А я – неверный.

– Так заметно? – перешел на русский я.

– Тебе надо долго учиться, русский, чтобы говорить так, как мы. Если ты хочешь купить телефон, пойди в лавку и купи.

Я пошелестел бумажками в пальцах:

– Тем, у кого есть деньги, не задают глупых вопросов, маленький бача. Если ты мал и не в состоянии этого понять, я пойду и попрошу вон того хазарейца об услуге. Уверен, он не откажет…

Я украдкой показал на узкоглазого, замурзанного местного, ждавшего клиентов с телегой. С тех пор как стало больше машин в городе – хазарейцы пересели на такси. А этому, видимо, не повезло…

Паренек презрительно глянул в указанную мной сторону.

– Этого обиженного Аллахом? Будь осторожен, русский, у него есть вши, но нет чести. Он, скорее всего, украдет твои деньги и сбежит. Впрочем, за эти деньги я окажу тебе услугу и куплю тебе телефон.

Я отдернул руку:

– Мне нужен не один телефон, бача.

Паренек подозрительно посмотрел на меня, явно задумываясь, не дать ли стрекача. Телефоном – точнее телефоном, купленным на постороннее имя, могла заинтересоваться полиция, могли заинтересоваться русские спецслужбы. Но я не был похож ни на тех, ни на других. Да и зачем русским спецслужбам маленький афганский бача?

– И сколько ты хочешь телефонов, русский?

– Десять штук. Ни больше ни меньше…

Маленький пуштун презрительно усмехнулся:

– За эти деньги? За эти деньги ты не купишь и двух, русский…

– Если я русский, то это не значит, что я не бывал на базаре и меня легко обмануть. – С этими словами я добавил еще несколько бумажек к тем, которые уже были.

Паренек посмотрел на деньги, мгновенно прикинув в уме.

– Этого тоже не хватит.

– Уверен? Возможно, ты и прав.

Жестом фокусника я удвоил сумму.

– А так?

Пацан жадно сглотнул.

– Так хватит.

Да, так, наверное, и в самом деле хватит.

Я снова располовинил пачку.

– Иди и купи мне десять телефонов, маленький бача. Обязательно с сим-картами, только разными. Телефоны тоже разные. И с коробками, так чтобы они были новые. Принесешь телефоны мне, и я дам тебе вот эти деньги…