Заложник особого ранга
Шрифт:
— Они нам не указ! Надо будет — хоть сто тысяч повесим!
— Инвестиции, технологии, экономические эмбарго… Репутация страны на международной арене, в конце концов… — заговорил Чернявский. — Наши капиталовложения на так называемом Западе. У вас ведь есть номерные счета в Цюрихе? Мы вот точно знаем, что есть. Могу и назвать. Так вот, их немедленно арестуют. Не говоря уже о том, что станете невыездным. И нас таковыми же сделаете.
Кечинов молчал. Теперь он жалел, что позволил втянуть себя в эту сомнительную историю. Первой мыслью было: надо срочно
— Значит, так, — насладившись реакцией Муравьева на слова о «счетах в Цюрихе», политтехнолог приступил к конкретике: — Николай Михайлович, если вы будете слушать нас и не станете заниматься самодеятельностью, вас ждет головокружительная карьера. Не забывайте — скоро президентские выборы, и в случае ваших правильных действия вы станете самым популярным в России политиком.
— То есть… — насторожился генерал.
— К вашему мнению будут прислушиваться.
— Вверенный мне военный округ всегда прислушивается к моему мнению, — судя по слишком верноподданическому взгляду Муравьева, невозможно было догадаться — всерьез он говорит или шутит.
— Короче, подумайте над нашими словами, — Чернявский дружески похлопал Муравьева по плечу и, уже направляясь к лимузину, как бы невзначай бросил через плечо: — И еще, не забудьте: мы с вами не встречались и ни о чем не беседовали. До свидания.
Уже в салоне «Мерседеса» Кечинов как бы между делом поинтересовался:
— Может, на попятную повернем? Глеб, проект надо срочно сворачивать. Пока не поздно.
— Ты что — всерьез боишься этого идиота? — развеселился Чернявский.
— Боюсь, — честно признался кремлевский функционер.
— Это он нас должен бояться. У Подобедова на него — сорок чемоданов компропата. Он у нас на крючке.
— Неровен час — и мы у него на крючке окажемся, — бросил Кечинов, отворачиваясь к стеклу.
— Не окажемся. Кишка у Муравьева тонка — хавало на нас раскрывать.
— Глеб, неужели ты не понимаешь? Он ведь Россию доведет… до гражданской войны со всеми вытекающими. Мало нам было 1993 года?
Чернявский показательно проигнорировал вопрос.
— Главное теперь — немного обождать, когда вся эта зараза расползется по стране, после чего и скомандовать Муравьеву «фас!».
В крупном промышленном центре Поволжья президентский поезд сделал первую долговременную остановку. Сценарий встречи главы государства новизной не отличался. Девушка в национальном костюме преподнесла высокому гостю хлеб-соль. Губернатор, кусая от волнения губы, прочитал по бумажке приличествующую случаю речь, написанную московским политтехнологом. Народ, представленный молодыми розовощекими студентами и студентками, похожими на сувенирных
Впрочем, Клима Бондарева весь этот опостылевший официоз не интересовал. Скепсис президента относительно невозможности какого-либо заговора среди самого близкого окружения не давал ему покоя.
Накупив в привокзальном киоске свежих газет, Бондарев задумался… И хотя у него не было никаких фактов, однако странная смерть полковника Сигова и события в райполиклинике подсказывали: что-то тут не так. Да и вся связь с внешним миром, как понял Клим, была теперь в руках ставленников Подобедова. А уж этот человек никогда не вызывал у Бондарева ни симпатий, ни элементарного доверия.
Пробежав глазами газетные статьи и фотоснимки, Бондарев заметно помрачнел. Выступление карташовцев в рейтинге топ-новостей шло под первым номером. Тональность изложения событий в небольшом подмосковном райцентре была сдержанной: никто не высказывал «революционерам» откровенных симпатий, но и не осуждал. Судя по всему, глава государства так и не знал о них. А ведь события эти, произошедшие позавчера, наверняка должны были попасть в оперативку! Это, в свою очередь, означало: информацию от него скрывают.
Решение пришло быстро. Следовало организовать самую примитивную, но забойную провокацию и посмотреть — узнает о ней президент или нет.
Перво-наперво Клим направился в магазин «Лаки-краски» и купил самый большой баллончик аэрозольной краски. Миновав двойной кордон оцепления, он обошел здание вокзала и обрисовал боковые, невидимые для охраны ниши двухметровыми надписями из лексикона карташовцев и огромными свастиками. По его мнению, каждой из надписей во время президентского визита было достаточно, чтобы начальник областного управления ФСБ с треском полетел с должности.
— Тамара, — дождавшись, когда съемочная группа «Резонанса» закончит работу, Бондарев подозвал телеведущую. — Взгляни-ка!
Та, впрочем, не удивилась — за свою останкинскую жизнь она и не такого насмотрелась.
— «Президента — на виселицу!», — равнодушно прочитала она. — «Инородцев — в крематорий!». Ну и что? Мало ли чего на стенах и заборах придурки пишут?
— Попроси своего оператора, чтобы снял, — прищурился Бондарев.
— Я что — сумасшедшая? — хмыкнула Белкина. — Да мне за такие кадры продюсер по пятое число…
— А никто и не просит тебя перегонять их в Останкино, — миролюбиво перебил Клим. — Ты это для меня сними.
— А ты президенту покажешь?
— Не стану скрывать — покажу. Но представлю это… ну, как home video. Съемки неизвестного поволжского видеолюбителя, который передал мне это в приватном порядке. Идет?
— Президент не поверит.
— Поверит или не поверит — это уж моя забота. Тамара, не кривись… Сегодня ты мне помогла, завтра я тебе…
— Смотри: если меня выгонят с телевидения, трудоустраивать меня будешь сам.