Заложники на Дубровке, или Секретные операции западных спецслужб

Мы научились бояться будущего. Чем ближе становятся выборы Госдумы и президента России, тем с большим напряжением мы ждем уличных беспорядков, взрывов, захватов заложников. К сожалению, эти недобрые предчувствия вполне обоснованны.

Человеку свойственно искать в древности корни современных проблем. Поэтому редкая книга о современном терроризме обходится без обстоятельного экскурса в историю. Терроризм был найден даже на страницах Библии: «Более двух с половиной тысяч лет назад на территории Египта в течение почти трех месяцев было последовательно осуществлено десять террористических акций, именуемых как «Казни Египетские» (Ветхий

Западные исследователи проблемы обязательно упоминают также о средневековой секте ассасинов. Соблазн провести параллель между Старцем горы и Усамой бен Ладеном слишком велик, чтоб его избежать; это красиво, но неверно. «Исторические параллели всегда рискованны», — сказал по схожему поводу Сталин».

Одновременно терроризм традиционно воспринимается как нечто неизменное, одинаковое и для нашего времени, и для глубокого прошлого. Заблуждение, удивительное в своей антиисторичности: все течет, все изменяется, и лишь терроризм остается, как был.

Конечно, на самом деле терроризм имеет собственную долгую историю развития. Но не будем углубляться в дебри прошлого; давно замечено» что к концу XX века терроризм как явление претерпел серьезные изменения. Крупнейший отечественный специалист по русскому революционному терроризму Олег Будницкий полностью прав, когда пишет, что «при определенной типологической схожести революционного терроризма XIX — начала XX веков с терроризмом наших дней у них больше отличного, чем общего». [2]

Да что там далекое начало XX века! Еще сравнительно недавно состав террористических организаций вроде «Красных бригад» исчислялся десятками, в крайнем случае, сотнями боевиков. Проводимые ими теракты носили примитивный и малоэффективный характер, сводясь в большинстве случаев к частным убийствам, взрывам или захватам заложников. Террористы преследовали, по существу, лишь тактические цели. [3]

Сегодня положение изменилось. Вместо отдельных террористических групп властям противостоят носящие трансграничный характер организации, насчитывающие тысячи человек. Теракты, гремящие практически во всех странах мира, имеют стратегические цели, скоординированы с другими террористическими действиями, хорошо спланированы и подготовлены. Терроризм, как это ни страшно звучит, стал эффективен.

Из способа проявления политического протеста (а преимущественно таковым, несмотря на громкие заявления, он оставался до недавнего времени) терроризм стал одним из инструментов насильственного достижения поставленных целей. Он уже имеет больше общего с войной, чем с политикой, совмещая в себе и террористические, и партизанские, и диверсионные методы борьбы, применяя их по мере необходимости. Не все акции нового терроризма подходят под чеканное «базовое» определение: «террор есть способ управления социумом посредством превентивного насилия»; эта особенность явления — одна из причин, по которым сегодня становится практически невозможной однозначная квалификация конкретных боевых акций.

«Всего за полтора десятилетия рассматриваемый феномен приобрел качественно новое содержание, которое позволило заявить о появлении «терроризма новой волны», — замечает один из лучших специалистов по проблеме терроризма, Джангир Арас. — Вертикальная и горизонтальная эскалация явления, смена мотиваций, обновленный баланс иррационализма и прагматизма, расширение диапазона методов, приемов и применяемых средств позволяют прийти к неутешительному выводу. Терроризм, выведя уникальную восходящую траекторию, за ничтожный по продолжительности исторический период времени трансформировался из маргинальной политической практики в стратегию».

Важно понимать, что мы имеем дело не со случайностью; в конце концов, информационная революция и радикальные изменения на политической карте мира не могли не привести к изменению форм боевых действий. Новый терроризм эффективен, но, одновременно, ресурсоемок; он требует регулярного и щедрого финансирования, высокого профессионализма (в том числе в таких «непрофильных» для традиционного терроризма сферах, как управление, работа с масс-медиа и тщательное планирование).

Утверждения о том, что террористы способны провести операции, не только угрожающие отдельным людям, но и смертельно опасные для всего государства, могут подвергнуться критике скептиков. Действительно, трудно поверить, что террористы (как бы профессиональны они ни были) могут нанести серьезный урон Соединенным Штатам, России, да и любому сколько-нибудь сильному государству. Можно поверить в регулярные теракты, можно — в дестабилизацию периферийных областей; можно представить даже, что государство идет на определенные уступки террористам…

Но поверить в то, что какие-то «мужики в широких штанах» могут нанести смертельный удар современному государству с его военными спутниками на орбите, сверхзвуковыми самолетами, танковыми армадами, всевозможными спецназами, разветвленными специальными и полицейскими службами — это кажется слишком диким. Этого не может быть потому, что этого не может быть никогда; недаром говорится, что удача на стороне больших батальонов — а ведь мобилизационные ресурсы государства выше, чем у любой внегосударственной структуры.

К сожалению, те, кто думает так, живут далеким прошлым. В современном мире заведомо более слабый противник имеет хорошие шансы на победу — если, конечно, он будет не настолько глуп, чтобы принять прямой бой. Подобная возможность была известно давно. «Теперь мы наталкиваемся на еще одно своеобразное средство, — писал Клаузевиц, — воздействовать на вероятность успеха, не сокрушая вооруженных сил противника. Это — предприятия, непосредственно предназначенные для оказания давления на политические отношения… Этот путь к намеченной нами цели по сравнению с сокрушением вооруженных сил может оказаться гораздо более кратким». [4]

Во времена Клаузевица под «предприятиями, предназначенными для оказания давления на политические отношения» подразумевалась тайная дипломатия; властители государств в то время действовали автономно и мало интересовались мнением населения, тем более — по вопросам войны и мира. С течением времени, однако, именно от общественного мнения стала напрямую зависеть политика, осуществляемая государствами; политическая элита, конечно, получила возможность при помощи пропаганды и пиар-кампаний формировать общественное мнение в нужном для себя направлении, однако возможность не считаться с этим мнением была утрачена. Информационная революция породила возможность формирования общественного мнения помимо государственных и внегосударственных легальных структур, в известном смысле — возможность перехвата управления социумом.