Замок Бландинг
Шрифт:
Глава 6
Полковник Уэдж сидел в ногах постели и беседовал с женой, пока она завтракала, как у них повелось. Он встал, подошел к окну, нервно позвякивая ключами в кармане.
— Нет, что за человек! — сказал он. — В жизни такого не видел.
Если бы рядом случился добрый друг и проследил, куда он смотрит, ему бы показалось, что эти слова относятся к садовнику с граблями, который стоит внизу,
Но друг ошибся бы. Полковник говорил не о нем. Когда сердце гнетет забота — до садовников ли, даже бородатых? Говорил он о Типтоне Плимсоле.
Многие отцы смотрят на поклонников дочери, как пастухи, у которых хотят увести овечку. Полковник был не из них. Не принадлежал он и к тем, кто сидит сложа руки, пуская все на самотек, тем более если поклонник — миллионер.
— Чего он ждет? — сварливо спросил он, возвращаясь к постели. — Ясно, что он влюбился. Чего же он ждет, а?
Леди Гермиона печально с ним согласилась. И она любила расторопность, сочувствовала смелости. Вид у нее был такой, словно кухарка учуяла, что подгорает обед.
— Да, странно, — сказала она.
— Странно? — переспросил полковник. — Я бы сказал — мерзко.
Леди Гермиона опять согласилась.
— Так хорошо все шло, — прибавила она. — Вероника сама не своя. Она страдает.
— Ты заметила? Молчит и молчит.
— Как будто размышляет.
— Именно. Напоминает эту девушку, у Шекспира… Как это там? Черви какие-то, щека… А, вот! «Она молчала о своей любви, но тайна эта, словно червь в бутоне, румянец на щеках ее точила». Размышляет. А что ей делать? Влюбилась с первого взгляда. Знает, что и он влюбился. Казалось бы, все хорошо? Нет!.. Мычит, гудит, топчется. Трагедия! Знаешь, что мне Фредди сказал? — Полковник понизил голос. — Этот Плимсол держит контрольный пакет самой большой сети магазинов. Сама понимаешь.
Леди Гермиона кивнула, как кухарка, которая видит, что спасти обед нельзя.
— Он такой милый, — сказала она. — Тихий, деликатный. Совершенно не пьет. Что такое?
Вопрос был вызван криком, сорвавшимся с уст ее мужа. Если не считать одежды, полковник Уэдж походил на Архимеда, выпрыгивавшего из ванны с криком «Эврика!».
— Старушка, — вскричал он, — дело ясно! Не пьет. Пить-то он пьет — но что? Ячменную воду. Разве можно сделать самый трудный, самый решительный шаг на ячменной воде? Да раньше чем подойти к тебе, я выдул кварту пива с шампанским! Ну все. Иду прямо к нему, кладу руку на плечо и так это по-отцовски говорю: «Опрокинь стаканчик — и вперед!»
— Эгберт! Этого делать нельзя!
— А что?
— Нельзя, и все.
Полковник растерялся, лицо его угасло.
— Вообще-то ты права, — признал он. — Но кто-то должен ему намекнуть. На карту поставлено счастье двух сердец. Сколько можно тянуть бодягу?
Леди Гермиона села в постели, расплескивая чай. Похожа она была на женщину-Архимеда.
— Пруденс!
— Пруденс?
— Намекнет.
— Что-то в этом есть… Пруденс, э? Я тебя понимаю. Серьезная, порывистая девушка… Любит кузину… Страдает за нее… «Не обижайтесь, пожалуйста, мистер Плимсол…» Да, что-то есть. А она согласится?
— Согласится. Ты не заметил, как она изменилась? Стала тише, рассудительней… делает добро. Вчера говорила, что надо помочь викарию с этим базаром. Это очень показательно.
— Да уж, викарию не поможешь, если ты не… хм… хороший.
— Пойди поговори с ней.
— Ладно, старушка.
— Я думаю, она у Кларенса, — подсказала леди Гермиона, допивая чашку и наливая себе новую. — Вчера она говорила, что надо там прибрать.
«О гнезда родовитых англичан, — пела Фелисия Доротея Химанс, явно их любившая, — как вы прекрасны!»; и гнездо девятого графа Эмсвортского вполне подходило под это определение. Тяжелое, серое, величественное, окруженное садами и парками, с собственным озером и личным флагом на самой высокой башне, оно и впрямь радовало глаз. Даже Типтон Плимсол, не такой уж поэтичный, щелкнул языком, произведя звук, похожий на хлопанье плетки, и сказал: «Вот это да!»
Но, как бывает часто с этими гнездами, надо зайти внутрь, чтобы все понять. Топчась перед замком на террасе, Типтон Плимсол испытывал всякие чувства к его обитателям. Ну и типы, подумал он, ну и экземпляры! Один к одному. Сами посудите:
Лорд Эмсворт — чучело
Полковник Уэдж — петух
Леди Гермиона — колбаса
Пруденс — козявка
Фредди — змий
Вероника…
Тут он остановился. Даже сейчас, когда он чувствовал себя как пророк Израиля, обличающий грехи своего народа, он не мог подобрать определения к этому имени. Ее, и ее одну, он должен был пощадить.
Нет, он не простил ее — если уж девушка, поддавшаяся чарам Фредди, не заслуживает разящего определения, я и не знаю, кто его заслуживает. А что она поддалась, доказывал ее вид после того, как этот змий уехал. Сразу ясно — тоскует.
Однако, на свою беду, он все равно ее любил. Как вы помните, то же самое было с королем Артуром и Гиневерой.
Проклиная свою слабость, Типтон пошел к сплошной двери, которая вела в гостиную, и столкнулся с кем-то, оказавшимся этой козявкой.
— Ах, здравствуйте, мистер Плимсол! — сказала она.
— Здрасте, — отвечал Типтон.
Он бы прошел мимо, но тут она прибавила, что ищет его и думает о том, может ли он с ней поговорить.
Мало-мальски воспитанный человек не способен отшить женщину, тем более когда она так к нему обращается. «М-м-м-да» можно сказать и более приветливо, но он это сказал, отошел к каменной скамье и сел. Пруденс смотрела на него, он — на корову.
Несколько напряженное молчание нарушила козявка.
— Мистер Плимсол, — проговорила она ангельским голосом.
— А?
— Я хочу вам кое-что сказать.
— Да?
— Только вы не сердитесь.
— Э?
— Насчет Вероники.
Типтон оставил корову. Собственно, он на нее насмотрелся. Красивая — это да, но какая-то однообразная. Разговор ему начал нравиться. Он думал, что фитюлька попросит что-нибудь для благотворительного базара.
— Да-да! — живо откликнулся он.