Замок (сборник)
Шрифт:
– Джим Стивенс – самый строгий в мире критик. Джибран не так уж плох.
Кэрол тронула Билла за руку.
– Давай вернемся к тому, о чем ты говорил, пока эта музыка не оглушила нас. Насчет поездки в Нъю–Хэмпшир. Ты действительно считаешь, что у Маккарти есть шанс на первичных выборах?
– Думаю, да.
Он потянулся за пивом не потому, что хотел сделать глоток, а для того, чтобы избежать прикосновения руки Кэрол. Оно было так приятно – ее рука, теплая и мягкая, пробуждала воспоминания, которым лучше было не просыпаться.
Кэрол Невинс – теперь Стивенс. Девочка, неужели я когда–то был влюблен в тебя? Водил в кино, держал тебя за руку, обнимал за плечи и за талию, целовал на прощание. Не больше. Детская любовь. Теперь ты – женщина. У тебя изменилась прическа, фигура стала женственней, но твоя улыбка так же дразнит, а глаза у тебя все такие же лучистые и голубые.
Билл понимал, что Кэрол станет для него проблемой. Уже стала. Сколько ночей он не мог уснуть в обычное для себя время из–за эротических мыслей о Кэрол!
Все годы в семинарии он старался приучить себя к автоматическому соблюдению обета целомудрия, к тому, чтобы стать в известном смысле бесполым. Это оказалось не так трудно, как он думал. Сначала он научился подходить к этой проблеме как к форме добровольного откладывания исполнения желаний на более поздний срок. День за днем он откладывал сегодняшние сексуальные порывы на завтра, но это завтра никогда не наступало. Откладывание было бесконечным.
С годами это стало проще. Потребовалось время, но теперь он умел мысленно отгораживаться от соблазнов и желаний, грозящих бедой, и предавать их забвению до того, как они проникнут в его сознание или повлияют на его либидо.
Так почему же это не получается, когда дело касается Кэрол? Почему он оказался не в силах не допускать ее в свои мысли с тех пор, как увидел на прошлой неделе?
Может быть, потому, что Кэрол была из прошлого. Ни одна женщина не могла занять места в его сердце сегодня, но Кэрол жила в саду его души до того, как он окружил его стеной. Он думал, что его чувства к ней давно умерли и ушли в прошлое, но, очевидно, ошибался. Старые корни еще не засохли.
Разве не глупость все это целомудрие?
Сколько раз он слышал этот вопрос… от других, от себя самого! Кто–то, настроенный враждебно, даже процитировал Маркса, мол, очень просто стать святым, если не хочешь стать мужчиной. Билл в ответ только пожал плечами. Целомудрие входило в комплект, было частью обета, который он взял на себя перед Богом: ты отказываешься от власти, богатства, секса и всего другого, что мешает отдать свою энергию целиком Богу. Самоотречение укрепляет веру.
Билл осознавал глубину своей веры. Она переполняла его сердце и владела его разумом. Он гордился тем, что не был ни аскетом, устремленным в небеса, ни мальчиком–переростком, прислуживающим при алтаре. Обеими ногами он стоял в реальном мире. Его вера была зрелой, опиралась на интеллект, не полагаясь на библейские мифы и притчи. Он, конечно, читал жития святых
Он без труда справился с ними. Но может ли он справиться с Кэрол?
– Я не верю Маккарти, – говорил Джим.
Билл не мог не рассмеяться.
– Ты снова стал циником?
– Он никогда и не переставал им быть, – заметила Кэрол.
– Будем говорить серьезно, – сказал Джим, наклоняясь к нему. – Я просто не доверяю кандидатам, зацикленным на одной проблеме. А по существу, я не доверяю кандидатам вообще, вот и все. Политика, похоже, портит любого, кто ею занимается. Люди, которые могли бы стать лучшими кандидатами, не обладают достаточно дурным вкусом, чтобы участвовать в выборах.
– Мне кажется, что Юджин Маккарти – исключение, – возразил Билл. – И я считаю, что у него есть все шансы победить в Нью–Хэмпшире. Новогоднее наступление во Вьетнаме повернуло большую часть общественности страны против войны.
Джим покачал головой.
– Надо сначала навести порядок в собственном доме и поблизости, а уж потом заботиться об остальном мире. Поступай мы все так, у нас меньше оказалось бы хлопот с делами в мире. Хочешь еще пива?
– С удовольствием, – ответил Билл.
– Ладно. Послушаем следующую группу. Если они будут ужасны, я знаю более тихое местечко, куда можно пойти.
5
Эмму Стивенс буквально вырвало из объятий сна внезапное движение рядом с ней. Иона вдруг сел в кровати.
– Что случилось?
– Я должен уйти!
Голос его звучал резко и встревоженно. Это испугало Эмму. Иона никогда не делал поспешных движений, не выказывал беспокойства. Казалось, он рассчитывал все свои поступки. Можно было подумать, что у него нервы из медного кабеля.
Но сейчас он был напряжен. Она видела, как он сидит в темноте, прикрыв ладонью здоровый глаз, и всматривается в ночь слепым глазом, будто что–то видит им..
– У тебя было видение?
Он кивнул.
– И что ты видел?
– Ты не поймешь.
Он вскочил с кровати и начал натягивать одежду.
– Куда ты?
– Ухожу из дому. Мне надо торопиться.
Эмма сбросила с себя одеяло.
– Я с тобой.
– Нет! – Это прозвучало, как удар хлыста. – Ты только помешаешь. Оставайся дома и жди.
И он выбежал из комнаты.
Эмма снова натянула на себя одеяло. Она дрожала. Она даже не могла вспомнить, когда в последний раз видела, чтобы муж торопился. Нет, вспомнила. Зимой 1942 года… он тогда спешил в приют.
6
Иона бежал по Глен–Коув–роуд.
Может случиться непоправимое.
Иона не был уверен, каким именно образом, но Тот скоро окажется в смертельной опасности. Возможно, по чисто житейской случайности, а может быть, это козни другой стороны. Он точно не мог сказать, но ему надо спешить, иначе вся прожитая им жизнь потеряет смысл.