Замок в Карпатах
Шрифт:
Магистр Эрмод был пятидесятилетний очкастый толстяк, не выпускавший изо рта изогнутой трубки с фарфоровой головкой. Спутанные редкие волосы едва прикрывали его плоское темя, левая щека на гладком голом лице то и дело подергивалась. Основным занятием этого ученого мужа было затачивать своим подопечным гусиные перья — писать стальными строго-настрого запрещалось. Прямо с каким-то остервенением, прищурив глаз, работал магистр старым ножичком и под конец резким движением раздваивал кончик стила. Не жалея сил, Эрмод добивался от учеников красивого почерка, видя в том священный и, пожалуй, единственный долг учителя.
А теперь несколько слов о лекаре Патаке.
Возможно, читатель
Патак, полный коротышка сорока пяти лет, занимавшийся медицинской практикой в Версте и в округе, отличался непомерным апломбом, все сметающим на своем пути красноречием и пользовался у деревенских жителей не меньшим доверием, чем пастух Фрик, а это само по себе кое-что да значит. Он лечил местных крестьян и продавал им разные порошки, которые по большей части не приносили пользы — пациенты чаще всего выздоравливали сами. Впрочем, в окрестностях Вулкана воздух чистый и заразных болезней не бывает, люди почти не хворали, а если кто и умирал, то ведь умирают всюду, не только в этом благословенном уголке. Что же касается доктора Патака — а все здесь называли Патака доктором, — то у него не было никакого образования — ни медицинского, ни фармацевтического, решительно никакого! Когда-то он служил санитаром в карантине, где в его обязанности входило наблюдать за путешественниками, которых выдерживали определенное время на границе, дабы исключить возможность инфекции.
Этого было более чем достаточно для нетребовательных обитателей деревушки Версг. Следует заметить, что Патак, как и все хитрецы, кто отваживается лечить себе подобных, делал вид, что презирает предрассудки и не верит ни в какие чудеса. Более того, он едко вышучивал тех, кто рассказывал небылицы, и если кто-нибудь говорил, что ни одна живая душа не осмелится приблизиться к замку, толстяк начинал смеяться и бравировать:
— А вот возьму и пойду в старую крепость — в гости к тем, кто там прячется!
Но поскольку никто не сомневался в его словах, по крайней мере открыто, доктор Па гак быстро забывал о своем намерении, и Карпатский замок оставался по-прежнему окутанным непроницаемой тайной.
ГЛАВА IV
Новость, принесенная пастухом, мгновенно распространилась по деревне. Судья Кольтц, не выпуская из рук драгоценную трубу, вошел в дом вместе с Ником и Мириотой. На террасе остались Фрик и десятка два мужчин, женщин и детей. Скоро подошла и стайка взбудораженных цыган. Фрика окружили во всех сторон и закидали вопросами. Пастух отвечал с важным видом, как и подобает очевидцу необычайных событий:
— Да, из трубы в замке шел дым, он и сейчас идет и будет идти до тех пор, пока все камни останутся на своих местах.
— Но кто мог зажечь в замке огонь? — боязливо спросила одна старая женщина.
— Черт, — ответил Фрик, называя сатану его здешним именем. — Он зажигает и гасит огни, где ему вздумается.
Услыхав эти слова, все стали вглядываться в даль, пытаясь различить на горе крепостные башни. В конце концов многие убедили себя, будто видят дым, хоть его и нельзя заметить на таком расстоянии.
Эффект, произведенный этим сообщением Фрика, донельзя всех взбудоражил. К страхам, которые внушал обитателям деревушки пустующий Карпатский замок, теперь, когда там, возможно, кто-то поселился, добавился самый настоящий ужас. Великий Боже!
В Версте была корчма, куда частенько захаживали и любители выпить, и те, кто не пил, но любил почесать язык после трудового дня — последние, разумеется, составляли меньшинство. Содержал сие веселое заведение еврей по имени Ионас, мужчина лет шестидесяти, с довольно симпатичной, хотя и явно семитской, внешностью: черноглазый, с горбатым носом и выпяченными губами, с пейсами и традиционной бородкой. Услужливый и общительный, он охотно давал односельчанам в долг небольшие суммы, не требуя никакого залога или процентов, ибо не сомневался, что ему заплатят в срок. Дай Бог, чтобы все евреи, прижившиеся на трансильванской земле, были такими же миролюбивыми и сговорчивыми, как этот трактирщик из Верста! Но, к сожалению, добряк Ионас являл собой редкое исключение. Обычно же его единоверцы такие же трактирщики, торгующие вином и дарами нив, не гнушаются и ростовщичества, занимаясь им с таким рвением, что невольно возникает беспокойство за судьбу румынских крестьян. Того и гляди, все поля и пастбища перейдут от уроженцев этих мест к чужакам. Благодаря закладным евреи становятся собственниками и крестьянских наделов, и урожая. Может, Земля Обетованная теперь вовсе не в Иудее, а в Трансильвании?
Трактир «Король Матиаш» — так значилось на вывеске — расположился на краю террасы, в которую упиралась главная улица Верста, прямо напротив дома судьи. Постройка под сплошной завесой зелени была старая, наполовину деревянная, наполовину каменная, пережившая не один ремонт и все же не лишенная привлекательности. Стеклянные двери этого одноэтажного дома выходили на террасу. Большую его часть занимал вместительный зал со столами и скамейками, с дубовым траченным шашелем буфетом и стойкой из потемневшего дерева, за которой стоял всегда готовый к услугам посетителей Йонас.
Свет с улицы проникал через два окна, два других были прорезаны в противоположной стене, под навесом: одно, заплетенное вьющимися растениями, почти не давало света, а из второго открывался великолепный вид на долину, лежащую меж отрогов хребта Вулкан. В ущелье сверкала горная река Ньяд, мчавшаяся по каменистым скалам с плато Оргалл, на котором возвышался старый замок. Образуя водопад, полноводный и шумный даже в жару, горный поток устремлялся к валашскому руслу Силя и нес свои воды дальше.
Справа к большому залу примыкало несколько маленьких комнат, куда хозяин отводил не частых постояльцев, отдыхавших здесь перед переходом через границу. Эти люди знали, что за умеренную плату всегда найдут пристанище в трактире «Король Матиаш», где хозяин приветлив и услужлив и где всегда есть доброе вино и отличный табак, купленный у лучших местных торговцев. Что же касается самою Йонаса, он спал в тесной мансарде со смешным маленьким оконцем, прорубленным в душистой соломенной крыше.
Вечером 29 мая, дня, с которого начинается наше повествование, в трактире собрались лучшие умы Верста: судья Кольтц, магистр Эрмод, лесничий Ник Дек и еще дюжина почтенных людей. Был здесь, разумеется, и пастух Фрик, личность не менее примечательная, чем все упомянутые. Не было лишь доктора Патака: ею вызвали к больному, который без врача никак не мог отправиться в мир иной. Доктор обещал прийти, как только освободится.
В ожидании экс-санитара собравшиеся обсуждали главное событие дня, не забывая при этом выпивать и закусывать. Йонас подал им что-то вроде кукурузного пирога, называемого здесь мамалыгой, вполне сносное блюдо, особенно если приготовлено на свежем молоке. К мамалыге полагалась наливка местного производства, которую пью г маленькими стаканчиками, но в неимоверных количествах… Высокое собрание отдавало дань уважения и шнапсу по полсу за стакан, и, с особенным удовольствием, ракии, крепкой водке-сливянке, родившейся в Карпатах и прославившей их.