Заморский рубеж
Шрифт:
Первые часы перехода проходят безо всякого напряжения, настроение у всех приподнятое, пожалуй, даже праздничное. Они бегут по хорошо знакомому лесу, в котором даже не надо поглядывать на солнце, чтобы выдерживать направление. Затем, когда начнется гряда, нужно будет учитывать рельеф, двигаться вдоль хребтов и гривок, ориентироваться на знакомые по намертво отпечатанной в памяти карте озера и речки. Ну а если выглянет солнце, тогда можно уточнить маршрут.
Легкий стремительный бег, толстый мох приятно пружинит под ногами, хорошо подогнанная амуниция и вооружение привычной тяжестью давят на плечи, но не стесняют движений. Они внимательно поглядывают по сторонам, опасаясь засады или ловушки, но больше полагаются на слух. В лесу пока царят мир и спокойствие.
На первый рубеж — стрелковый — тройка вышла через три часа. Дружинники достигли опушки обширной поляны, но, как и положено, не стали сразу выскакивать
К концу первого дня они уже дышали далеко не так ровно и легко, как в начале пути. Пора уже было сделать более длительный привал, подкрепиться едой, которую еще предстояло добыть. Начался затяжной подъем, поскольку они достигли начала гряды. Они чуть отклонились от кратчайшего пути, достигли берега небольшой речки, сбегавшей с гряды, и некоторое время бежали вдоль берега, пока не увидели то, что искали: перекат из огромных валунов, за которым располагалась довольно глубокая яма со спокойной водой, где наверняка стояли хариусы или сижки. Ловко прыгая по мокрым и скользким валунам, они подобрались к самому краю ямы, увидели в прозрачной воде темные спины крупных рыбин. К стрелам с зазубренными наконечниками привязали тонкую бечевку, и боевые самострелы превратились в орудие охоты (или рыбалки?). С коротким чавкающим плюхом две стрелы врезались в воду. Через мгновение два хариуса, фунтов по восемь каждый, были выдернуты на прибрежные камни. Тут же на берегу их выпотрошили, распластали от спины на тонкие ломти нежного мяса, присолили из берестяной походной коробочки-солонки, и завтрак-обед-ужин был готов. Перья лука, изобильно торчавшие на галечной косе, и вода из речки дополнили меню. Некоторое время после трапезы они лежали на траве без движения, полностью расслабив все мышцы и даже почти отключив сознание, кроме той его части, что неусыпно бдила за окружающей обстановкой.
— Войско, подъем! Вперед, за победой!
Конечно, они полежали бы еще столько же да еще полстолька, но их подстегивала мысль о предельном времени, которое было им неизвестно, и дружинники выкладывались изо всех сил.
Предельное время… Может быть, оно уже закончилось, и Михась зря ползет по мокрому холодному мху, нечеловеческими усилиями тянет волокушу? Значит, можно уже лежать неподвижно, сколько хочешь, бездумно смотреть в серое небо? А еще лучше закрыть глаза и спать, спать, спать…
На рубеж для рукопашной схватки они вышли примерно через сутки, измотанные непрерывным напряжением. На взгорке, где была небольшая безлесная проплешина с каменистым грунтом и чахлой травой, их встретила подстава из трех бойцов. В горячке предыдущих испытаний Михась, а тем более Разик и Желток давно забыли о том разговоре про особников, которые могут выйти против них на рубеже. Но сейчас все трое мгновенно вспомнили беседу, состоявшуюся два дня (казалось — два месяца) тому назад в доме Михася. Трое поджидавших их противников были в личинах, или, по-иноземному, — в масках, скрывавших лица. Во всем Лесном Стане в масках в ночных боях, иногда — ив дневных, действовали только особники.
— Так ты знал? — шепотом спросил Михася Разик, как будто ответ на этот вопрос мог хоть как-то им помочь. — Ты…
— К бою! — суровым и хриплым голосом оборвал его Михась.
Все его существо было охвачено отчаянием и возмущением против происходящего. Он уже не думал ни о чем, а, расстегивая ремни, снимая перед рукопашной схваткой пищаль, саблю, вынимая из-за голенища нож в ножнах, бережно складывая все оружие на землю (будто оно могло еще пригодиться!), с холодным бешенством смотрел в упор на одну из трех безликих фигур, с которой ему сейчас предстояло схлестнуться в неравном поединке. Михась чувствовал, что его мышцы словно
Задачей Михася и его друзей было продержаться четверть часа, пока не высыплется песок в часах невидимых судей. Если бы против них бились строевые дружинники из Южной тысячи, можно было бы предугадать, что все сведется к кулачному бою, и, даже пропустив удар, упав на землю, испытуемые будут иметь возможность подняться (если, конечно, хватит воли) и продолжить схватку. Но если бы дело обстояло так, то незачем было бы ставить против них особников с их специфическими навыками.
Михась попытался разорвать дистанцию, потянуть время. Чтобы сбить противника с толку, он подчеркнуто встал в стойку для китайской борьбы, которой владел лучше всех в Стане. Противник действительно притормозил, выжидательно взирая на Михася, качнулся вправо-влево, несколько раз поменял опорную ногу. Но Михась понимал, что на неровном каменистом грунте с торчащими тут и там толстенными корнями, о которые легко споткнуться, с неразмятыми мышцами и нерастянутыми связками, он реально не сможет провести ни одного сколько-нибудь эффектного и сложного приема. Противник тоже вот-вот должен был это понять и пойти в атаку.
Чуть пританцовывая в грозной с виду, но бесполезной в данной ситуации боевой стойке, наблюдая за противником, готовящим атаку, Михась вдруг краем глаза заметил, что происходит рядом с ним на проплешине, где также один на один бьются с особниками его друзья. Он увидел, что Разик уже лежит на земле, его нога поймана в болевой захват, из которого не уйти. Особник сноровисто доводит прием, ожидая, что противник сдастся в безнадежной ситуации. Но Разик молчит, слышит хруст ломаемого голеностопа и колена, но молчит, ибо понимает, что его сдача означает поражение и снятие с испытаний. Михась на мгновение встретил его глаза, ставшие совершенно черными, и понял, что друг умрет, но не сдастся. Горячая волна возмущения несправедливостью происходящего вновь захлестнула Михася. Ни один строевой боец не стал бы проводить в подставе на двухсотверстном переходе болевой прием. Сбить испытуемого на землю кулаком или подсечкой, дождаться, чтобы тот поднялся, и снова продолжить бой, проверить тем самым стойкость и мужество — это было обычным делом. Но чтобы так… Нельзя нарушать даже неписаных законов!
И вдруг в голове у Михася ослепительно вспыхнула простая мысль. Раз вы так, то и мы — так же! По тем же неписаным законам, каждый бьется на рубеже один на один, но в изложенных на бумаге правилах итоговых испытаний этого впрямую написано не было. Рубеж проходит вся тройка как единое целое. Например, на стрелковом рубеже неважно, кто сколько чучел подстрелит: лишь бы ни одно из них не дошло до края поляны.
И Михась прыгнул. Прыгнул в сторону от своего противника, фактически убежав от него. Еще раз толкнувшись двумя ногами под горку, он на секунду распластался в воздухе и всей тяжестью тела обрушился на особника, дожимающего Разика. Михась не стал проводить каких-либо замысловатых приемов, а просто кулаком сверху, как молотком, врезал по затылку затянутой маской головы. И тут же добавил второй рукой. Три тела покатились со взгорка в кусты. Вырубленный минимум на четверть часа особник, Разик, скрипящий зубами от боли, теряющий сознание, и Михась, которому, возможно, судьи уже записывают поражение за бегство с поля боя. Но Михась еще свой бой не закончил. Он вскочил на ноги, хотя и не так быстро и ловко, как ему хотелось бы, и встал, заслоняя собой лежащего друга.
Атака последовала незамедлительно, поскольку второй особник почти сразу бросился вслед за Михасем. Дружинник сразу попал в захват двумя руками за плечи и не смог освободиться от него простым уходом назад: сзади были уже кусты и камни, и не было пространства для отступления. Михась понял, что сейчас он получит страшный удар головой в лицо, и успел сделать единственно возможное в данной ситуации — наклонить голову, чтобы удар, если он состоится, пришелся лоб в лоб. Естественно, никакой дурак при таком раскладе бить не будет. Но продолжением комбинации должно было стать резкое давление на плечи и шею и, одновременно, удар коленом снизу по лицу. Михась прекрасно понимал, что собирается предпринять противник, но уставшие мышцы не успевали вслед за мыслью. Михась двигался как в страшном сне, когда ставшие ватными руки и ноги не могут предотвратить хорошо ощущаемую опасность. Только все это происходило наяву, и не было возможности пробудиться и вздохнуть с облегчением.