Замурованная мумия
Шрифт:
– Спасибо, – сказал он, ошалело моргая.
– Не за что. Все равно тебе фотку не дам, – успокоила его Иванова.
Они разжали двери, забрались в вагон и плюхнулись на сиденья. Филька любил пустые вагоны метро – ни света, ни людей, только вспыхивают в луче фонаря рекламные плакаты и серебрятся рычаги «экстренное открывание дверей». А это что за красный бочонок в углу вагона? Ага, огнетушитель!
– Здорово! Три диггера на один поезд, и больше никого! – фыркнула Анька и, щелкнув фотоаппаратом, осветила вспышкой ряды пустых диванов со множеством вмятин.
Отдохнув в вагоне примерно с полчаса, они устремились к кабине машиниста. На этот случай у Хитрова имелся отличный набор вагонных ключей. Филька наткнулся на него месяц назад в тоннеле, где находка обреталась в соседстве с пивной бутылкой и фуражкой ремонтника.
– Никого! – сказал Петька, прижимаясь к двери ухом.
После небольшой возни с треугольным замком дверь выкинула белый флаг. Друзья ввалились в кабинку, где сразу подняли восхищенный гам. Петька занялся огромным аккумуляторным фонарем и необъятного размера резиновыми перчатками. Он сказал, что в каждом их пальце можно поселить по паре хомяков, и хомякам будет еще где хранить съестные припасы.
Анька деловито разглядывала кнопки и рубильники, Хитров же принялся читать вслух приклеенную к дверям бумажку. На этой бумажке значилось, что нужно говорить, если поезд застрял в тоннеле на пять минут или на час, если пассажиров надо выводить по тоннелю или началась атомная война.
– Веселенькая шпора – почитаешь такую, и тебя в метро палкой не загонишь, – сказала Иванова.
Позабавившись, они рассовали все вещички по местам и высадились из вагона. Петька так прямо и вздыхал, прощаясь с огромным фонарем, но делать было нечего. Третье правило диггера гласит: «Руки прочь от чужого!» Это Петька уже хорошо усвоил.
Ремотстойники были соединены между собой короткими переходами, метров по десять каждый. Приятели сунулись во второй отстойник, где их поджидал неприятный сюрприз. Поезд стоял так, что обойти его можно было только по узкому проходу между опутанной толстыми проводами стенкой тоннеля и контактными пластинами.
Проверять, обесточена пластина или нет, желания ни у кого не было, поэтому Хитров предложил, не рискуя, перебраться под вагонами на ту сторону. Довольно успешно они протолкнулись под сцепками, хотя Филька и окунулся коленом в вонючую мазутную лужу между рельсами.
Пробурчав несколько нелестных слов в адрес этой лужи, Хитров выбрался из-под вагона и... уткнулся головой в чьи-то ноги.
– Петька, убери свои костыли! Чего дорогу баррикадируешь?.. Ты что, оглох? Убери лапы, говорю! – возмутился он.
– Это не я! – отозвался Мокренко.
– А кто тогда? – Все еще досадуя на мазутную лужу, Филька протиснулся наружу.
Мгновение... еще мгновение... а потом ему почудилось, что он проглотил свое сердце. До него вдруг запоздало дошло, что голос доносился не оттуда, где были ноги, а совсем из противоположной стороны.
– Как, это не твои ноги? – воскликнул Филька.
– Не-а...
– А-а-а... – Хитров стремительно рванулся вперед, но было уже поздно. Чья-то бесцеремонная ручища сгребла его за ворот и, как щенка, вздернула в воздух.
Филька увидел пузатого милиционера в черной куртке с поблескивающими нашивками. По его широченной физиономии, которая, минуя шею, плавно перетекала в туловище, буквально разливалась неумолимость. Рядом с милиционером, брызжа слюной и воинственно размахивая тяжеленным разводным ключом, прыгал маленький усатый ремонтник в оранжевой спецовке.
– Сержант, видал этих гадов, а?! Вернулись, а?! Вчера сто метров провода срезали, не хило, а?! – восклицал он с петушиной горячностью.
– Ничего мы не срезали! Мы не воры! – возмутился Филька.
– Не воры? А это что такое, а?.. А?! Мама на день рождения подарила? – Ремонтник петухом подскочил к Хитрову и выхватил у него из кармана связку вагонных ключей.
Филька рванулся, но лапа, могучая, как стрела крана, еще крепче сдавила ему ворот.
– Не рыпайся, пацан! Пойдешь со мной! – Это было сказано таким тоном, что Хитров понял: ничего хорошего ему не светит. Попался – значит, виноват.
Теперь отведут в милицию, засадят в обезьянник и станут вызванивать родителей. Попробуй докажи, что не верблюд.
Не отпуская Фильку, гигант поднес ко рту рацию, но она даже не затрещала. Еще бы – на столько метров под землей! Несмотря на незавидность своего положения, Хитров едва не фыркнул. Сразу видно, что для милиционера эта подземная засада – первая.
Пока сержант тряс рацию, крича в нее: «Прием!» – Филька отметил, что Анька с Петькой уже выбрались из-под вагона и прячутся за выступом стены метрах в десяти, поочередно выглядывая из своего укрытия. Хитров оценил их отвагу – могли бы давно дать деру, так нет же, ждут.
– Шагом марш! И без фокусов у меня! – рявкнул сержант, энергично разворачивая его в сторону платформы.
«Надо выбираться», – подумал Филька.
Пройдя несколько шагов, он охнул, притворившись, будто ударился ногой о рельс, и, чуть присев вниз, резко направил в глаза милиционеру луч своего фонаря. Удача, что фонарь у него не догадались отобрать. Ослепленный сержант машинально закрылся рукой, и, вырвавшись, Хитров стрелой помчался по шпалам.
– Сматываемся! Скорее! – завопил он.
Впереди, опережая его шагов на пять, неслись Иванова с Мокренко. Петькин рюкзак мотался из стороны в сторону, как ядро, которым сносят дома, и представлял немалую угрозу для бежавшей рядом Аньки.
– Стой! Стрелять буду! – дробилось эхо.
Сказать, что у Фильки в тот момент прыгало сердце, – значит, ничего не сказать. Оно не просто прыгало – Фильке мерещилось, что сердце бежит следом и никак не успевает. Нуль-Хвоста, издав какой-то совсем не крысиный писк, мертвой хваткой повисла у него на изнанке свитера. Бедняге казалось, что началось землетрясение.