Замуж за Черного Властелина, или Мужики везде одинаковы
Шрифт:
Реальность дрожала и двоилась. Мне то безумно хотелось согреться, и я стучала зубами, как волк из детской сказки, то изнемогала от невозможного, невыносимого жара. Тошнило. На голове и глазах — толстая льняная повязка. Ее иногда снимали, иногда завязывали глаза снова.
Время от времени меня поили какой-то горькой дрянью, укутывали в теплую меховую доху и делали перевязки, намазывая раны сильно пахнущей темной мазью, похожей на деготь. Мне было дурно, так дурно, что я потеряла всякий стыд, отдаваясь в чужие руки. Видела
Отупляющая повторяемость — боль, жар, холод и руки. Горький напиток, несущий желанный покой, мирное забытье без мутных огненных кошмаров, и вновь всплески боли от заново перевязываемых ран. И постоянно при этом невыносимо болела голова…
Очнулась я от промозглого холода и сырости, пропитавшей до самых костей. Где я? С трудом приподнявшись на локте здоровой руки, разглядывала необычайно «уютную» камеру без окон, с мокрой слизью на стенах. Попутно обнаружила дополнительные украшения на руках и шее. Выполнил-таки обещание — посадил в клетку, снабдив кандалами и ошейником. Слово сдержал, хвалю. Долг платежом страшен.
Подползла к стене и, облокотившись спиной, внимательно изучила кандалы. Подстраховался гад, клепаные надел. В сущности, и эта модель не проблема, вывихнула палец — и свободна. Голову тоже вывихнуть? Умеет мужчина отомстить с размахом. Не поленились, цепи на кольцах вверху закрепили, под самым потолком. Вляпалась я по самые гланды и выхода не вижу. При самой бурной фантазии, даже чудесным образом избавившись от внушительного панковского набора, ногтями мне путь наружу не проковырять и продраться сквозь завалы не получится — плечо и бедро болят острой колющей болью.
Хороша я буду, свалившись в обморок на броске через плечо. Погодите ребята, счас полежу, отдохну и добью к чертовой матери. Эй, интуиция, как мыслишь — подождут? И я о том же. Блин, почему при рождении мне никто не сказал, что кроме интеллекта нужно прокачать удачу? Ужасающее упущение. Хрен с ним, вот пахнет от меня ароматом помойки — это да, одежда в крови, грязи, местами порвана, раны старыми, испачканными повязками замотаны, но хоть замотаны. Вместо волос колтун. Бомжатник на выезде. К месту, кто спер мою любимую бандану на сувенир?
За дверью послышались гулкие шаги и металлический лязг. О, у меня гости, а гостей радушной хозяйке этого «великолепия» принято встречать стоя. Но я сразу не смогла, присела с трудом, со скрипом зубов, но присела, а потом подтянулась на цепях дрожащими, неверными руками и перевалилась на каменную лавку. Все ж не на полу. Потом, захватив цепи, оперлась руками и попой о выступ на стене и выпрямилась на подкашивающихся ногах.
Почти. На самом-то деле я почти сидела на этом выступе, понимая: упаду, второй раз не подняться.
Бьющий по ушам скрип двери. В проеме нарисовался гориллообразный дядечка, заросший по макушку черной шерстью
— Ожила? Ну и славно. Надоть хозяину сказать. На-кась, подкрепись, — и сунул в руки глиняную кружку с водой и ломоть хлеба. Спаситель! Лишь только сейчас я поняла, что умираю, хочу пить. Чуть не засмеялась. Я и так умираю. Почти наверное умру с ранами в средоточии сырости. Тут не то что ранения — укола иглой хватит, чтобы схлопотать заражение и в течение максимум недели отравиться к праотцам. Значит, можно себя не беречь. Будем куражиться по полной.
Выхлебав воду до дна и вернув посудину, я покрутила хлеб в руках и отложила. Чувство голода не беспокоило. Тюремщик осуждающе покачал головой и, направляясь к выходу, сказал:
— Ты это, не фордыбачься, тута тебе на сутки. Лопай, копи силушку, хозяин-то у нас лютой.
Какая исчерпывающая характеристика: «лютой хозяин». Что ж, подождем, делать все равно больше нечего. В моем гранд-отеле нет ни окон, ни часов, и ход времени определить тяжело. Сколько прошло минут или часов, пока снова не раздался звук шагов, сказать невозможно даже приблизительно.
«Какая я популярная, все ходят и ходят», — хрипло посетовала я, приподнимаясь на цепях с каменной лавки и пережидая приступ головокружения. На этот раз ко мне пожаловал симпатичный подтянутый мужчина, — если кому, в отличие от меня, нравятся блондины лет тридцати-тридцати пяти, с очами голубого цвета и разряженные, словно петух. Никакого минимализма в украшениях — «все свое ношу с собой». «Петух» танком пер ко мне, потирая миниатюрные ручонки:
— Рад, что ты очнулась!
С чего бы? Сияет, словно лампочка Ильича в период электрификации всей страны. Ему тоже, что ли, патрон вкрутили или два провода подсоединили, сами знаете куда?
— Ты кто, попрыгунчик? — стала допытываться я.
Раздулся тетеревом на токовище, грудь колесом выкатил!.. Зря старался, кстати, до Иалониных размеров ему, как до Китая из Европы на трехколесном велосипеде катить… Бровки грозно сомкнул:
— Как ты смеешь, шлюха, разговаривать со мной в подобном тоне? Я хозяин замка и окрестных земель, лорд Гайно!
Ясненько. То, которое не тонет. Учту. Стоп. Хозяин? А где Кондрад? Неужели продал меня этому? Как сей козлик меня обозвал? Каркнула:
— Но-но, огрызок племенной аристократии, давай полегче на поворотах, я тебе не давала, чтоб меня оскорблять.
Его перекосило. Может, добьет сразу и не придется устраивать этот никому не нужный цирк? Мужик покраснел, запыхтел, кажись — дым ушами выходить стал. Жиденький тип ногами затопал, схватился за штаны и заверещал:
— Я тотчас исправлю это упущение и устрашу, а следом приведу тебя, мерзкое плебейское отродье, к покорности!
Это он о чем гуторит? Это он моего папу оскорбляет?