Замуж за русского миллионера… (Матильда и Анатолий Демидовы, Россия)

Ее появления на этом балу ждали нетерпеливо. Прошел слух о новой коллекции бразильских алмазов невероятно чистой воды и баснословной ценности (общим весом почти сто каратов!), которые недавно приобрел известный богач Анатолий Демидов, чтобы сделать склаваж [1] для своей жены Матильды, известной страстью к драгоценностям. Лучшие ювелиры Санкт-Петербурга перебивали друг у друга выгодный заказ, однако он так никому и не достался: Демидов нарочно поехал в Париж, который обожал, чтобы именно там был изготовлен склаваж. Потерявшие столь выгодную работу ювелиры злословили: поручить французу изделие, которое должно в точности повторить одну из знаменитых драгоценностей

императорской фамилии – склаваж самой Екатерины Второй – вот уж нелепость! А впрочем, и для матушки-императрицы изготовил украшение иноземец по имени Леопольд Пфистерер, прибывший в Петербург из Вены в первых числах января 1764 года и ставший единственным мастером «Мастерской Ея Императорского Величества алмазных дел». Демидов, спасибо, не дошел до того, чтобы в Россию иноземца выписывать – просто сделал заказ в Париже. И вот работа закончена, драгоценность прибыла в Санкт-Петербург, жена Демидова получила ее и на этом балу должна была впервые предстать в новом склаваже. Что и говорить, шейка у Матильды воистину лебединая, на таких шейках только и носить баснословные бриллианты!

Бал начался, однако Демидовых никто еще не видел. Государыня Александра Федоровна, которая изволила нынче отереть слезы с глаз (мучила, мучила ее таки многолетняя связь мужа с Варенькой Нелидовой, досаждала порою до глубоких ран сердечных!), поглядывала вокруг с нетерпением, надеясь первой углядеть Матильду, но напрасно. И вдруг ветром прошелестела в танцующей, болтающей, смеющейся толпе весть: прибыли!

Глаза у царицы заблестели. Однако тут же – новый шепоток: Демидов явился один, без жены.

– Неужто пришелся не по размеру склаваж? – обменялась государыня с фрейлиной Тютчевой тонкими улыбочками, в которых лишь понимающий человек мог разглядеть изощренное ехидство. Неужели госпожа Демидова столь огорчена, что решила из-за такой малости пренебречь приглашением государя императора и его хорошим – порой даже слишком хорошим! – отношением к изящной француженке?

Тем временем Николай дал знак, и Демидов подошел к нему с поклоном.

– Простите великодушно, ваше величество, – проговорил он. – Супруга моя занемогла и вынуждена была слечь в постель…

Он не договорил – объявили о прибытии госпожи Демидовой!

– Что сие означает, сударь? – неприязненно спросил Николай, которому нравилась Матильда и не нравился ее муж (и за его несносный нрав, и просто потому, что государь недолюбливал вообще всех мужей хорошеньких женщин, возьмите вот хоть некоего Александра Пушкина…). – Шутить изволите?

А лицо Анатолия Демидова сделалось вдруг таким, что и мысли о шутках не могло возникнуть. Самая откровенная ярость выражалась на нем, самая ужасная свирепость. И адресованы столь сильные чувства были высокой изящной женщине в белом, которая в это мгновение появилась в зале. Ее волосы по тогдашней моде были высоко подобраны, и прекрасная шея, скованная сверкающим бриллиантовым колье, привлекала все взоры.

Да, знатоки немедленно определили, что украшение в точности повторяет склаваж императрицы Екатерины. Тот же плотный охват горла, тот же шлейф-бант, прикрывающий ямочку между ключиц, который получил у французских остряков прозвище dеvot – ханжа, точно такое же несметное число великолепных камней…

Блеск их слепил глаза, и лишь немногие заметили то, на что сразу обратил внимание император, – ужасную бледность Матильды. Досужие глаза видели лишь, что плечи ее прикрыты шарфом, и он заслоняет склаваж сзади, поэтому не разглядишь, как сделана застежка. А для знатоков это имело особое значение, потому что искусство маскировать застежку – дело весьма хитрое и свидетельствует о мастерстве ювелира. В упомянутом склаваже императрицы Екатерины застежка была скрыта бантом. А здесь как, интересно?

Однако были в зале люди, которых явно не интересовали тонкости ювелирного ремесла.

– Сударыня… – прорычал Демидов и сделал движение рвануться к жене, но был остановлен одним взглядом императора – тем знаменитым «взглядом василиска»,

который наводил ужас на людей и мгновенно обращал их в подобие камня. Застыл и князь, хоть трусом не был никогда, – застыл и только с ненавистью сверкал глазами на жену.

– Сударыня, – проговорил и Николай, но и лицо его, и голос, и выражение глаз при взгляде на Матильду мгновенно изменились. Он был преисполнен неподдельного участия. – Сударыня, нам сообщили, что вы нездоровы. Я, увидав вас, принял было это за шутку, но вы столь бледны… Быть может, супруг ваш прав и вам следовало бы остаться дома?

– Я больше не могу оставаться там! – выкрикнула Матильда, и многие подумали, что никогда не слышали такого ужаса в голосе женщины. – Умоляю вас, ваше величество, защитите меня, спасите меня!

Она бросилась на колени, и шарф скользнул с ее плеч. Общий вскрик изумления пронесся по залу. Нет, разумеется, возглас был вызван вовсе не тем, что застежку склаважа сзади обнаружить не удалось! Вообще о тонкостях искусства ювелирного мало кто в то мгновение думал, потому что все взоры были прикованы к обнаженным плечам Матильды. Сверканье никаких бриллиантов не могло бы скрыть красных рубцов, покрывавших их. Такие рубцы оставляет плеть, это следы ударов, нанесенных немилосердной рукой!

Нетрудно было угадать, чьей именно рукой, кто избил княгиню Матильду, и взоры собравшихся обратились к Анатолию Демидову. Все молчали, ожидая, что скажет император, а он словно онемел от потрясения и гнева.

И в наступившей тишине отчетливо прозвучал шепоток фрейлины Тютчевой:

– Ну что ж, зато она носит самые дорогие бриллианты в мире! Демидовские бриллианты! Пусть еще скажет спасибо, что ее не гноят в подвале Невьянской башни…

Императрица с трудом подавила смешок, да и многие в зале опустили головы, чтобы скрыть ухмылки, потому что остроязыкая фрейлина невольно выразила именно ту мысль, которая явилась большинству присутствующих: мысль о том, что прекрасная, разодетая в пух и прах, украшенная бриллиантами Матильда Демидова, княгиня Сан-Донато, спит, по пословице, в той постели, которую сама себе постелила! Виновны в ее несчастьях были только сама она да ее отец, Жером Бонапарт. И их патологическая алчность.

Что и говорить, семейство Демидовых, сыгравшее столь значительную и благотворную роль в развитии российской промышленности и известное своим баснословным состоянием, которое во многом расходовалось на цели благотворительные, на меценатство, наживало то состояние отнюдь не трудами праведными. Зиждилось оно на слезах, на кровавом поте безвестно канувших в небытие и жестоко угнетаемых работяг. Впрочем, не нами сказано, что в основе каждого крупного состояния лежит преступление! И неважно, грабеж ли это на большой дороге или в открытом море, либо беспощадное наживание каждодневной копеечки на соляных копях, на рудниках, в каменоломнях.

Многие завистливо уверяли, что сам черт Демидовым деньгу чеканит. Они были необыкновенно удачливы и оборотисты, и, очень может статься, старший из Демидовых, Никита, и впрямь душу нечистому продал, чтобы и он сам, и потомство его ни в чем не ведало неудач, чтобы бесова спорина вела их по жизни и помогала богатеть, богатеть, богатеть.

Родоначальник династии, Демид Антуфьев, был с 1672 года кузнецом при Тульском оружейном заводе и ничем особым не прославился, кроме того, что родил сына по имени Никита Демидович: он-то и стал основателем демидовского состояния. В то время Россия вступила в Северную войну с Карлом XII, шведским королем. Искусно изготовленные Демидовым образцы ружей понравились Петру, и император сделал тульского мастера поставщиком оружия для всего русского войска. Демидов показал себя надежным поставщиком, ну а ружья его были значительно дешевле заграничных, хоть и одинакового с ними качества. Желая наградить его, Петр в 1701 году приказал отмежевать в собственность Демидова лежавшие около Тулы стрелецкие земли, а для добывания угля дать ему участок в Щегловской засеке. Спустя год Демидову были отданы Верхотурские железные заводы, устроенные на реке Невье еще при Алексее Михайловиче. Правда, на Никиту Демидова было наложено обязательство – за устройство заводов платить казне железом в течение пяти лет. Было ему также дано право покупать для работы в заводах крепостных людей.