Замужество Татьяны Беловой
Шрифт:
— Здравствуйте, Танечка! — своим звучным голосом, совсем как обычно, сказала она мне, только очень живые, светящиеся глаза ее смотрели на меня не то осуждающе, даже презрительно, не то с едва заметным удовлетворением. — Мне надо, если разрешите, поговорить с вами.
— Здравствуйте. Пожалуйста… — Пройдемте куда-нибудь?
Мы остановились на улице. Софья Сергеевна смотрела мне прямо в глаза. Спросила спокойно и чуточку свысока:
— Вы, конечно, знаете, зачем я пришла? — И договорила уже со злостью: — Если бы не Анатолий! Он ведь так любит вас!.. Отойдемте
Я молча пошла рядом с ней. Мне и всегда-то была неприятна Софья Сергеевна, а теперь я с облегчением подумала, что смогу не видеть ее больше, не чувствовать себя напряженно-подтянутой, искусственной, чужой в ее присутствии. Я думала, что мы сядем где-нибудь в скверике, но Софья Сергеевна резко остановилась, снова прямо посмотрела мне в глаза и спросила:
— Прежде всего, наша семья хотела бы знать: что случилось?
— Да ничего, — глупо и растерянно ответила я, покраснев, и договорила: — Просто я люблю его!
— Кого, простите?..
— А как вы думаете, кого?
Она сдержалась — воспитанный человек, — только слегка начала бледнеть; наверно, это фамильное у них — бледнеть от злости. И сказала:
— Надеюсь, вы понимаете, как наша семья, относится к вам? И то, что мы в своих планах на дальнейшее уже включили вас в нашу жизнь? Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Отлично понимаю.
— Но, может быть, вам все-таки что-то не нравится в нас или в Анатолии, что заставило вас… решиться на подобный шаг?
— Я уже сказала вам, что люблю Олега.
— Так. — Она все еще пристально смотрела на меня; сильный человек, ничего не скажешь! — Простите меня за… такую откровенность: вы знаете, что с нами прожили бы очень хорошую жизнь? Такую, которой любая девушка позавидовала бы.
— Все, что вы мне скажете об этом, уже сказали мне мои родители.
— Но вы хорошо обдумали?
— Я не хочу думать об этом!
Она внимательно вглядывалась в меня.
— Вы, надеюсь, понимаете, что… переиграть, как это у вас принято говорить, вам в этом случае не удастся?
Я не сдержалась и злорадно выговорила ей прямо в глаза:
— Тут вы ошибаетесь, Софья Сергеевна: я могу сделать с Анатолием все, что захочу! И вы знаете это!
— Да, приблизительно так я и представляла вас себе!
Стояли мы теперь нос к носу, как сегодня утром с мамой. И я вспомнила, как отец сказал: «бабы…» Она все-таки опять справилась с собой, заговорила уже спокойнее:
— Но вы хоть знаете, что с… Алексеевым вам может быть очень трудно?
— Спасибо за предупреждение.
Больше она вынести этого не могла, уже через плечо бросила мне:
— Прошу вас учесть, что я сделала все возможное, чтобы помочь вам.
Я поняла, к чему это говорится, засмеялась:
— Вот если я снова буду невестой Анатолия, обязательно скажу ему об этом. Вы не бойтесь, Софья Сергеевна, спите спокойно!
И она пошла, мелко подрагивая на каждом шагу кудряшками, этакая птичка в пятьдесят лет!.. Вот теперь уже с Локотовыми кончено все. Ну и пусть, пусть, пусть!
Как только я увиделась после работы с Олегом, сразу же позабыла об этом неприятном разговоре с Софьей Сергеевной. И опять ничего не сказала ему. Мы долго бродили по улицам, вдруг он остановился и завопил:
— Есть о-хо-та-а!.. Я засмеялась:
— И мне!
Он пошарил по карманам, выгреб какую-то мелочь:
— Вот черт, только на пирожки и кофе хватит.
А я из-за всяких волнений тоже забыла сегодня взять денег. Да и привыкла в последнее время к тому, что у Анатолия они всегда были. Олег заулыбался:
— Пойдем к нам: тетка, наверно, что-нибудь сляпала!
У меня уже ко всем родственникам было по меньшей мере настороженное отношение. Вот только к Светке с Костей можно было бы пойти. Даже очень хорошо было бы к ним пойти! Они бы, конечно, сразу все поняли, не приставали бы с расспросами и поучениями, и Олег им понравился бы; вот только неизвестно, вернулись ли они уже с практики. И к Лидии Николаевне можно, она даже рада будет. Вообще-то и кофе с пирожками хватит, да ведь с его теткой рано или поздно знакомиться надо? И я сказала:
— Пошли, посмотрим, что твоя тетка сляпала!
И мы пошли.
Дом у них был как дом, с двором-колодцем и обшарпанной лестницей. И там на подоконнике раскрытого окна сидели, конечно, мальчишки. Вихрастые и отчаянные. И Олег, наверно, таким же в детстве был. Один из них со светлыми бойкими глазами сказал Олегу, равному:
— Ну-ка, у нас тут не получается! Из шести спичек надо четыре треугольника сложить. Вон Мишка говорит, что это нельзя. А?
И тут они — их было трое — увидели меня. Разглядывали долго и откровенно. И Олег не мешал им, смотрел с улыбкой и ждал. Вроде как дружит он с ними, что ли?.. Наконец тот, со светлыми глазами, — заводила, конечно, — одобрительно сказал:
— Ничего, красивая…
И все трое, покосившись на наши руки, — мы не разнимали их — презрительно скривили рты.
— Ладно, — ответил Олег. — Ну-ка. — Он отпустил мою руку, сложил на подоконнике три спички, а к вершинам треугольника приставил три остальные, получилась пирамида.
— Говорил тебе! — насмешливо прокричал заводила веснушчатому и толстому, как булка, мальчишке.
Толстый долго моргал белесыми ресницами, наконец понял, надулся и сказал, стараясь хоть что-то спасти:
— Я думал, надо класть, а не ставить…
— Индюк тоже думал! — ответил светлоглазый.
Олег снова взял меня за руку, и мы пошли вверх по лестнице.
Дверь в их квартиру была приоткрыта. Вошли. Коридор длинный и темный, справа — большая кухня, соответствующие запахи и голоса многих женщин, гремящее на полную мощь радио. Да, это вам не локотовское гнездо!
Олег открыл дверь в комнату, с порога крикнул:
— Тетка, смотри, кого я привел!
На стуле у раскрытого окна с книгой в руках сидела толстая старуха, вылитая Костина бабушка; широкое одутловатое лицо, седые волосы над губой и на скулах, широко поставленные темные глаза под мохнатыми бровями, большой рот. Из него с этакой заправской лихостью торчала длиннющая, толстенная папироса.