Занавес приподнят
Шрифт:
Слушая Гиммлера, а затем переводчика, Сима стоял с опущенными по швам руками, подавшись всем корпусом вперед. Он уже открыл рот, чтобы подтвердить готовность зеленорубашечников поступать именно так, но Гиммлер выбросил вперед руку, торжественно и громко произнес:
— Германскому рейхсканцлеру и фюреру Адольфу Гитлеру — хайль!
Прием, проходивший в спринтерском темпе, завершился. Хория Сима в сопровождении штандартенфюрера СС Штольца покинул в полном смятении таинственные апартаменты здания на Принц-Альбрехтштрассе, 8.
Пуци Штольц, как и вожак легионеров, был до крайности расстроен. Ему казалось, что и он явился причиной гнева рейхсфюрера СС, и теперь с тревогой размышлял о возможных последствиях. Неотвязно в ушах у него
Большего горя для эсэсовца быть не могло. За «злостное укрывательство происхождения жены», как отметил герр Фрейслер на закрытом заседании «народного трибунала», Штольцу предложили либо уйти из состава СС, либо развестись с женой.
Не колеблясь, Пуци Штольц выбрал второй путь. Больше того, оформив развод, он решил доказать, что совершил этот акт не формально, а как убежденный национал-социалист, готовый на все ради сохранения чистоты своей арийской крови. С мнимым состраданием выслушивая свою бывшую супругу, еще и еще раз клявшуюся в том, что ничего прежде не знала о своих предках еврейского происхождения, Пуци нежно обнял ее… и хладнокровно задушил. Об этом «подвиге» эсэсовца председатель «народного трибунала» герр Фрейслер счел за благо доложить лично фюреру.
С тех пор Пуци Штольц стал быстро продвигаться по иерархической лестнице Schutzstaffel [4] . Но все это не исключало возможности впасть почему-либо в немилость у рейхсфюрера СС, и расстроенный Штольц не переставал гадать, чем может для него кончиться столь неожиданная, уничтожающая оценка деятельности прогерманской агентуры в Румынии.
Доставив Симу в гостиницу «Кайзерхоф», штандартенфюрер СС Штольц остался с ним в номере в ожидании указаний. Вначале предполагалось, что подопечного Штольцу гостя примет фюрер. И, естественно, вызов мог последовать с минуты на минуту. Но чем больше Штольц думал о происшедшем в кабинете рейхсфюрера, тем больше склонялся к заключению, что прием у фюрера не состоится. Навести по этому поводу справки по телефону он не решался. Не знал он, как быть и с программой на вечер. Накануне было решено, что он повезет румына в отель «Эспланд». Там по вечерам выступал известный оркестр фон Гези.
4
Охранные отряды нацистской партии, сокращенно СС.
Грозный лишь у себя в Румынии, вожак легионеров, прозванный «железным клыком», здесь, осунувшись, точно после изнурительной качки на пароходе, сидел, подперев обеими руками желчное лицо с оттопыренными большими ушами,
Долгим, томительным было ожидание. Лишь около четырех часов дня задребезжал звонок телефона. Говорили из канцелярии штаба СС. Штольц узнал голос адъютанта Гиммлера штурмбанфюрера СС Пейпера, который без всяких вступительных шуток, как бывало, передал приказание обоим приготовиться к отъезду и сообщил, что за ними заедут. Штольц не успел ни ответить, ни спросить что-либо, как в трубке раздались частые гудки.
Менее чем через час после этого не предвещавшего ничего хорошего распоряжения на правительственном аэродроме Темпельгоф имперский уполномоченный по особым перевозкам проводил штандартенфюрера СС Штольца, безымянного штатского в помятом макинтоше и темно-зеленой шляпе и еще двух эсэсовских офицеров к трехмоторному «юнкерсу».
Большой самолет с четырьмя пассажирами на борту вскоре развернулся над окрестностью германской столицы и лег строго на трассу Берлин — Гамбург…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Крепкий северный мороз к утру внезапно сменился оттепелью. В парке Чишмиджиу, что в нескольких шагах от бухарестской генеральной дирекции префектуры полиции, оседал и быстро чернел влажный снег; с крыш в монотонном ритме падали прозрачные капли.
Дежурный полицейский, пожилой и суеверный увалень, убедившись, что до скорого прихода смены лежащий на носилках «бессарабский дьявол» не даст дуба, махнул рукой на компрессы, которые фельдшер обязал его почаще менять арестованному, грузно опустился на скамейку, почесал затылок и, потянувшись, лениво зевнул.
Со стороны бульвара Елизабеты доносились протяжные, скрипуче-воющие звуки трамвая, пересекавшего центральную улицу Каля Виктории. За стенами лазарета сигуранцы жизнь шла своим чередом…
Подвыпивший фельдшер спал беспробудным сном. Его храп со свистом и фырканьем выводил из себя охранника: хотелось чем-нибудь тяжелым огреть фельдшера по голове. К тому же и арестованный, придя в сознание, тяжело стонал. И совсем уж некстати в желудке полицейского назойливо и бурно заурчало. Он перекрестился и, позевывая, подошел к узкому, зарешеченному толстыми железными прутьями окну. Упершись локтем в решетку и задрав голову, полицейский уставился на свисавшую с карниза крыши сосульку. Чем-то она напоминала ему распятого Христа в предалтарной части храма, который он исправно посещал.
Сняв фуражку, полицейский благоговейно и размашисто перекрестился раз-другой и только вскинул было снова руку, как из-за ширмы, где спал фельдшер, донесся продолжительный и не очень приятный звук… Благочестивый охранник на мгновенье замер, потом злобно выругался и, довершив в третий раз крестное знамение, нахлобучил на лоб фуражку с большой желтой кокардой, увенчанной замусоленной королевской короной. Поморщившись, он открыл форточку.
Пришел наконец-то сменщик. Полицейский сдал ему, как вещь, арестованного в кровавых подтеках и синяках. Вновь заступившему на дежурство он наказал «стеречь дьявола, поскольку он вполне еще дышит, и, кто знает, не вздумает ли сорваться… Ведь как ни есть там, а это большевик, и от него всякого жди!».
При всей своей ограниченности полицейский был себе на уме: потребовал от напарника расписаться в журнале разборчиво и, главное, приписать, что «принял арестованного вполне еще живого».
Новый дежурный безропотно выполнил все требования. На ногах он держался устойчиво, но язык у него заплетался, и поэтому он предпочитал делать все молча. Накануне он достойно встретил рождество Христово, но вот выспаться да протрезветь не удалось.
Уже рассвело в полную меру. Фельдшер по-прежнему спал. Уснул, сидя на скамейке, и заступивший на дежурство полицейский. Было очень душно. Тишина нарушалась лишь сопением спящих, скрипучим воем трамваев и все чаще доносившимися автомобильными гудками.