Заноза для хирурга
Шрифт:
– Почему нет? – он улыбается, а его пальцы находят какую-то такую точку, что мне вдруг становится на всё плевать, и я сама склоняюсь к его губам.
– Ты сумасшедший!
– Не отрицаю, – отвечает сдавленно и с силой прижимается ко мне, заставив приглушённо застонать, – я сошёл с ума! От тебя!
Нас обоих охватывает такое нетерпение, что мы даже толком не раздеваемся. Я так и остаюсь сверху на нём, но это не мешает ему двигаться. Вот только когда я чувствую, что до пика остаётся совсем чуть-чуть, мужчина вдруг замирает,
– Скажи, что моя!
– О, боже, Никита, ну пожалуйста! – я на грани и даже почти не слышу, что он от меня хочет.
– Скажи! Что! Моя! – он тоже явно с трудом сдерживается, но продолжает крепко держать за талию и бёдра, не давая пошевелиться.
– Твоя, – выдыхаю, и это окончательно срывает нам обоим крышу.
Приходится прикусить руку, чтобы сдержать стон. Я тяжело оседаю на его коленях, прижимаясь головой к его плечу.
– Ты точно чокнутый, – говорю слабым голосом, но понимаю, что это не совсем справедливо, и продолжаю: – Впрочем, как и я.
– Идеальная пара, – хмыкает он.
Глава 15
Никита целует меня, помогает приподняться. Мы немного приводим себя в порядок, и я, наконец, вспоминаю, зачем пришла.
– Хотела тебе напомнить, что мы планировали встретиться с Соболевским.
Мужчина с тоской переводит взгляд на стол, заваленный бумагами.
– Аня, мне придётся задержаться, прости, – морщится. – Передай Герману мои извинения. Как назло, через две недели ещё одно выступление, нужно успеть многое подготовить.
– Ты опять уедешь? – я вскидываю брови. – Надолго?
– А что, уже хочешь от меня избавиться? – фыркает Никита, но тут же вздыхает. – Да, конференция выездная, целых четыре дня. Правда, последний – банкет и общение с коллегами. Я мог бы и пропустить эту часть, но это тоже немаловажно, поэтому…
– Не переживай, – я пожимаю плечами. – Надо – значит, надо. Но конференция ещё не скоро, а как насчёт сегодняшнего ужина? Может, присоединишься к нам попозже?
– Я постараюсь, – он улыбается и легко прикасается к моим губам.
– Ну и отлично, – отвечаю на поцелуй и, вывернувшись из объятий, иду переодеваться.
Герман Эдуардович уже ждёт меня, когда я захожу в ресторан.
– Добрый вечер, Аннушка, – старик с улыбкой поднимается из-за стола. Пододвигает стул, помогая сесть, и только потом садится сам.
– Герман Эдуардович, я каждый раз смущаюсь от вашей галантности, – искренне ему улыбаюсь и добавляю: – Добрый вечер!
– Дорогая моя, я не виноват, что нынешняя молодёжь совсем отвыкла от хороших манер, – хмыкает он. – Но где же ваш кавалер?
– Он задерживается и просил извиниться перед вами, – качаю головой. – Надеюсь, подъедет чуть позже.
– Ну что ж, – Соболевский щурится, – я счастливчик, раз всё ваше внимание принадлежит мне.
Мы делаем заказ и мирно беседуем. Разговор, как и всегда рядом с Германом, течёт сам собой – я не успеваю оглянуться, как уже рассказываю ему про происшествие с Соколовым и про реакцию Никиты – естественно, без подробностей. Даже упоминаю про его переговоры с Дарси на моей кухне, и только выговорившись, смущаюсь и понимаю, что, наверное, не стоило столько болтать.
– Простите, Герман Эдуардович, вывалила на вас всё, – мне и в самом деле становится неловко, вожу вилкой по уже почти пустой тарелке, вырисовывая непонятные узоры.
– Аннушка, – он берёт меня за руку, – вы даже не представляете, как мне приятно ваше доверие. У нас с женой так и не получилось завести детей, – вздыхает, – всё-таки времена были не те, сейчас значительно больше возможностей. А я всегда хотел, чтобы у меня была дочка, – улыбается мне, и у меня начинает щипать в глазах.
– Не сын? – смаргиваю влагу с ресниц.
– Нет, – качает головой, – дочка, чтобы была похожа на жену.
– А я всегда хотела отца, – говорю задумчиво, а потом вдруг добавляю: – Мне тут звонила мама.
– Вы ведь не близки с ней? – Герман откидывается на спинку стула.
– Нет, – качаю головой.
Моя мать всегда была больше занята собой, чем ребёнком. В детстве я мечтала заслужить её одобрение. Мама казалась мне удивительной. Со временем, конечно, восхищение поблёкло, хотя я не могу не признавать, что она до сих пор удивительно красива. Последний муж, по-моему, искренне в неё вюблён. Я за них рада и надеюсь, что мать, наконец, остепенилась, но мне сложно представить, что мы когда-нибудь будем с ней болтать по-дружески.
Наш разговор уходит в сторону от личных тем, и мы с энтузиазмом обсуждаем театральные премьеры этого сезона, когда я вздрагиваю от того, что на плечи мне ложатся руки.
– Добрый вечер, – раздаётся сверху голос Никиты, и он, обойдя стул и наклонившись, целует меня в уголок губ, а потом протягивает руку Соболевскому. – Герман Эдуардович, извините за опоздание.
– Рад вас видеть, Никита Сергеевич, – Герман смотрит на Добрынина как будто изучающе, но тут же смягчает впечатление улыбкой.
Никита садится рядом со мной, делает заказ подошедшему официанту.
– Я прервал ваш разговор, – смотрит на меня, и я не могу удержаться, чтобы не улыбнуться ему, выпадая из реальности на пару секунд.
– Ничего страшного, – слышу довольный голос Германа и, вспыхнув, утыкаюсь взглядом в тарелку. – Вы видели последнюю реконструкцию «Синей птицы» в МХАТе? Что думаете?
* * *
– А он что? – Маруся смотрит на меня с любопытством.
– Что-что, – закатываю глаза, – выдал такой анализ постановки, как будто всю жизнь театральным критиком работает. У меня такое ощущение, что они заранее планируют разговоры, чтобы сильнее меня поразить. Хотя куда уж больше-то? – ворчу себе под нос.