Занзабуку
Шрифт:
Я плыл в одном из них с несколькими гребцами банту, а мой оператор в это время дрейфовал на плоту и снимал оттуда берег и приближающуюся к нему лодку. В плотной стене листвы мелькнуло чье-то лицо, исчезло и затем появилось еще раз. Вот пигмеи собрались и уселись в двадцати футах от берега, а затем выбежали вперед, охваченные любопытством и горя желанием рассмотреть чужестранца, приближающегося в каноэ. Один из них прямо перед объективом аппарата оборачивается назад, как бы для того, чтобы знаками поторопить остальных. При этом он ни разу не взглянул на аппарат или оператора, что лишило бы кадры правдоподобия.
Мы засняли целое «действие». Показали, как один из пигмеев дружелюбно протягивает
Однажды Билл Динс перевел мне разговор стариков, вернее, смутные предания, сохранившиеся в их памяти, о межплеменных войнах в старое время. Я спросил пигмеев, не могут ли они изобразить бой между двумя враждующими родами, заканчивающийся поражением одного из них. Они охотно согласились и начали обсуждать между собой, как лучше «представить» войну.
Ради съемок сцену решили разыграть на поляне, а не в лесу. Тут же отобрали «актеров». Один старик, которому, вероятно, уже давно перевалило за семьдесят, жестоко страдающий от ревматизма, особенно настаивал, чтобы его включили в число «артистов», так как, по его утверждению, в юности ему пришлось не раз участвовать в подобных схватках. На следующий день старый воин с таким увлечением исполнял свою роль, что, казалось, он избавился от груза лет и своей болезни в эти часы битвы и торжества над врагом, часы мужества и славы. На поле «боя» он ни в чем не уступал молодым воинам и проявил не меньшее проворство.
Пигмеи играли с таким мастерством, что я даже испугался. И было отчего. Если бы вы видели выражение их лиц перед началом «боя», то были бы уверены, что это смертельные враги и ничего не доставит им большего удовольствия, чем убийство соперников. Счастливые, бескорыстные, добродушные лесные люди вдруг превратились в суровых и грозных воинов, готовых не колеблясь пролить кровь врагов.
С устрашающими криками, от которых мороз продирал по коже, они бросались друг на друга, стреляя из луков, и, казалось, целились точно в противника. Но ни один участник «битвы» не был даже оцарапан: все стрелы пролетали точно над головами пигмеев, иногда в нескольких дюймах от них. Я понял в тот день, почему Стэнли считал пигмеев самыми серьезными противниками из всех знакомых ему африканских племен, а арабские работорговцы не осмеливались приближаться к их стране.
Пигмеи блестяще «представляли» для меня любые сцены из их жизни: будь это охота на слонов, постройка хижины или обрядовые танцы. Но если бы я попросил их исполнить что-нибудь незнакомое им, они бы с треском «провалились», поэтому я даже при всем желании не смог бы сотворить никакой «подделки». Я не считаю «подделкой» воспроизведение сцен, действительно происходивших. Это неизбежно при съемках в лесу хотя бы из-за недостатка света. Случившееся в густом темном лесу, где снимать невозможно, приходится «переигрывать» на открытом месте.
Вначале я был вынужден несколько раз откладывать примерно на полчаса начало съемки из-за одного огромного дерева затенявшего поляну. Посоветовавшись с Биллом Динсом, я решил срубить его. Пигмеи оказались худшими лесорубами, чем артистами, хотя мы и снабдили их железными топорами. В конце концов они все же перерубили большую часть ствола. Я определил примерное направление падения дерева и занял с аппаратом удобную для съемок и в то же время безопасную, как мне казалось, позицию.
Двенадцать пигмеев обвязали ствол посередине длинной лианой и, ухватившись за свободный конец лианы, приготовились тянуть подрубленный ствол на себя. Когда он начнет падать
Несколько последних ударов топора, мощный рывок за веревку — и дерево начинает клониться. Я прильнул к аппарату и включил его, наблюдая, как ствол гиганта медленно, величественно опускается все ниже и ниже. Внезапно я понял, что собираюсь получить слишком хорошие кадры. Дерево падало прямо на меня, а не почти на меня. Я отшатнулся от аппарата и взглянул вверх. Кто-то закричал пигмеям, чтобы они тянули ствол сильнее к себе, — может быть, направление падения дерева несколько изменится. Но ствол был слишком тяжел, клонился слишком быстро, и ничто уже не могло повлиять на его падение.
Бежать было поздно. Я присел, закрыв голову руками, и успел подумать, что погибаю чертовски глупо. Небольшая ветка хлестнула меня по спине, и… все кончилось. Земля задрожала, трескались ломавшиеся сучья, на мне лежала лишь маленькая ветка. Я взглянул вверх и перевел дух. Небольшое дерево в десятке шагов слева от меня приняло на себя падающего гиганта и отклонило его ствол несколько в сторону — это и спасло меня. Мне очень посчастливилось, ибо везение обычно не балует исследователей.
Я провел много дней в Итури, и большая часть их сливается в моей памяти в один типичный день. Несколько эпизодов я запомнил особенно хорошо — танец охотников на слонов, сооружение висячего моста через реку (об этом я пишу немного ниже), охоту в лесу. Но сейчас мне хочется рассказать об обычном, будничном дне в Итури, таком дне, который я провел на поляне, наблюдая, слушая и снимая, пока было светло, сцены из повседневной жизни пигмеев. Таких дней было большинство.
Утром меня будил громкий голос главного охотника или старшины, объявлявшего «план на день» — кому, где и с каким оружием охотиться, что делать женщинам и т. д. Из хижин появлялись пигмеи, и все вокруг наполнялось их голосами. Обычно уже через несколько минут один или два голоса звучали особенно громко, гневно, выделяясь из общего шума. У какой-то хижины вспыхивала ссора. Раздавались проклятия и звучали взаимные обвинения.
Я натягивал сырую одежду, выходил из палатки и попадал сразу под легкий «душ» — с ветвей окружавших поляну высоких деревьев методически падали крупные капли. В нос ударял запах гниющей древесины, старого болота и аромат тысяч цветов. К вечеру я привыкал к этому сложному сочетанию, но сразу после сна, когда все чувства обострены, оно казалось особенно резким.
Скоро появлялись другие, более приятные запахи: дыма костра и приготовляемой пищи, и я невольно обращал взор на свой «очаг», холодный и мертвый. Все настолько сырое, что разжечь костер очень трудно, но мы все же кое-как ухитрялись развести огонь и приготовить себе завтрак. Пока он варился, я прислушивался к разгоравшейся ссоре — теперь к ней присоединились женщины, и их резкие, пронзительные голоса, казалось, проникали в каждую клеточку моего мозга.
Утро было сумрачное, серое, небо — сплошь задернутое пеленой облаков. Такая погода располагала к ссорам. Пигмеи, как и все эмоциональные люди, легко поддаются настроению. В дождливый или пасмурный день оно у них плохое, и казалось, все жители деревни встали не с той ноги. Пигмеи очень непосредственны и откровенны. Они не привыкли скрывать и подавлять свои желания, и если у кого-нибудь из них плохое настроение, то стоит слегка задеть этого пигмея, как он готов начать ссору. Обиженный не остается в долгу, и вспыхивает перебранка.