Западня для Золушки
Шрифт:
— Да, я ее не люблю. Хотя с тобой нужно любить всех вокруг. Даже ту бедолагу, которая, однако, как одному Богу известно… — Не выпуская меня из объятий, он обвел рукой газетные вырезки. — Я прочитал это. Мне уже рассказывали, но все эти подробности — это ужасно. Я рад, что ты хотела вытащить ее оттуда. Дай мне посмотреть на твои волосы.
Я живо прикрыла голову ладонью.
— Нет, прошу тебя.
— Ты должна оставаться в перчатках? — спросил он.
— Прошу тебя.
Он поцеловал мою руку в перчатке, ласково приподнял ее, уткнулся мне в волосы.
— Больше
Он взял мое лицо в ладони и долго-долго смотрел на меня вблизи.
— И все же это ты, всамделишная Мики. Я смотрел на тебя, пока ты спала. Знаешь, я частенько наблюдал тебя во сне. И сейчас у тебя было то же лицо.
Он поцеловал меня в губы. Поначалу то был крепкий сухой поцелуй — чтобы посмотреть, как я отреагирую, — потом он стал настойчивее. Мною снова завладевало оцепенение, но оно не имело ничего общего с обеденным — сейчас это был как бы сладостный обрыв во всех членах. Ощущение, знакомое еще прежде клиники, прежде слепящего света, просто «прежде». Я замерла. Я прислушивалась, и во мне, похоже, забрезжила дурацкая надежда, что с поцелуем память вернется ко мне. Я отстранилась, когда мне стало не хватать дыхания.
— Теперь-то ты мне веришь? — спросил он.
Губы у него сложились в удовлетворенную улыбочку, на лоб свисала темная прядь. Эти его слова испортили все окончательно. Я отодвинулась подальше.
— Я часто бывала в этой комнате?
— Да нет, не очень. Обычно я приезжал к тебе.
— Куда?
— В «Резиденцию», на улице Лорда Байрона, а еще — на улицу Курсель. Да вот взгляни сама!
Он вскочил с дивана, подошел к секретеру, порылся там и вернулся, протягивая мне маленькую связку ключей.
— Ты дала мне их, когда обосновалась на улице Курсель. В те вечера, когда мы не ужинали вместе, мы встречались прямо там.
— В квартире?
— Нет, это небольшой особняк. Премиленький такой. Мюрно тебе его покажет. Там нам было хорошо.
— Расскажи.
Он снова засмеялся и обнял меня. Я покорно вытянулась на диване, до боли сжимая в ладони ключи.
— Что рассказать? — спросил он.
— Про нас. Про Жанну. Про До.
— Про нас — интересно. Про Мюрно — нет. Про ту, другую, — тоже. Ведь это из-за нее я перестал у тебя бывать.
— Почему?
— Она тебя против меня настраивала. Как только ты привела ее к себе, все пошло наперекосяк. Ты словно рехнулась. У тебя появились какие-то безумные идеи.
— И долго это продолжалось?
— Уж и не знаю. Пока вы обе не укатили на юг.
— Какая она была?
— Послушай, она умерла. Я не люблю говорить о покойниках плохо. Да и потом, разве в том дело, какая она была? Ты-то видела ее совсем другой: любящей, преданной, готовой ради тебя хоть на плаху. И такой умной! Что верно, то верно — ума ей было не занимать. Ей прекрасно удавалось вертеть и тобой, и твоей Мюрно. Ей не хватило совсем чуть-чуть, чтобы вертеть еще и мамашей Рафферми.
— Она знала мою тетку?
— К счастью, нет. Но протяни твоя тетка на месяц дольше — и, можешь быть уверена, она бы познакомилась с ней и оттяпала свой кусок пирога. Ты была уже готова везти ее с собой. Бедняжка так мечтала увидеть Италию!
— Почему ты говоришь, что она настраивала меня против тебя?
— Я ей мешал.
— Почему?!
— Откуда мне знать? Она думала, что ты выйдешь за меня. Зря ты говорила ей о наших планах. И зря мы говорим обо всем этом сейчас. Все, перестали.
Он принялся целовать меня в шею, в губы, но я уже ничего при этом не испытывала — безразличная к его поцелуям, я старалась привести в порядок свои мысли.
— Почему ты сказал, что рад тому, что я попыталась вытащить ее из комнаты во время пожара?
— Потому что лично я оставил бы ее подыхать. И еще кое из-за чего… Хватит, Мики.
— Из-за чего еще? Я хочу знать.
— О пожаре я узнал, будучи в Париже. Я не очень-то понимал, что произошло. Вообразил себе бог весть что. Мне не верилось в несчастный случай. Ну, что это действительно совершенно случайно.
Я лишилась дара речи. Да он с ума сошел. И пока говорил мне эти ужасы, одной рукой понемногу задирал мне юбку, а другой расстегивал ворот моего пуловера. Я попыталась подняться.
— Оставь меня.
— Ну вот… Знаешь, кончай обо всем этом думать.
Он грубо опрокинул меня на диван. Я постаралась остановить его руку, которая скользнула вверх по моим ногам, но он был сильнее и сделал мне больно.
— Оставь меня!
— Послушай, Мики!..
— Почему ты решил, что это не несчастный случай?
— Черт возьми! Да потому что только идиот поверит в несчастный случай, когда в деле замешана Мюрно! Только идиот поверит, будто за проведенные на вилле три недели она не заметила дефекта в стыке газовых труб. Можешь быть уверена на все сто пятьдесят процентов — стык был безупречен!
Я отбивалась как могла. Он меня не отпускал. Мое сопротивление лишь раззадорило его. Он разодрал верх моего пуловера — только это его и остановило. Он увидел, что я плачу, и оставил меня в покое.
Я отыскала пальто и туфли, не слушая, что он говорит. Подобрала газетные вырезки и сложила их в папку. Только потом я отдала себе отчет в том, что все еще сжимаю в руке ключи, которые он мне дал, опустила их в карман пальто.
Он стоял в дверях, преграждая мне выход, но был, как ни странно, похож на побитую собаку. Утерев слезы тыльной стороной ладони, я сказала, что, если он хочет увидеть меня снова, сейчас он должен дать мне уйти.
— Все это глупо, Мики. Уверяю тебя, глупо. Я столько месяцев думал о тебе. Не пойму, что это на меня нашло.
Стоя на лестничной площадке, он смотрел, как я спускаюсь. Расстроенный, некрасивый, жадный, лживый. Коршун.
Шла я долго. Сворачивала то на одну улицу, то на другую. Чем больше я размышляла, тем больше все запутывалось. Боль из затылка вдоль позвоночника передалась в спину. Должно быть, оттого что я устала, все и произошло.