Запах антоновских яблок
Шрифт:
– Девочки! На кухню! Маша постаралась – там столько вкусного!
Инга тяжело вздохнула и кивнула Нине:
– Пошли, делать нечего! Все равно не отстанут!
Кухня тоже отличалась от кухни в Нининой квартире, как земля отличается от неба, а лето от зимы.
Вместо белой пластиковой мебели, кухонного гарнитура, за которым полгода охотилась Нинина мама, на этой кухне стоял огромный темный буфет с резными утками и зайцами. Посредине кухни царствовали большой овальный стол со скатертью и
На столе стояли вазочки с печеньем, булочками и виноградом. И огромная ваза конфет, разумеется, шоколадных.
Томуля достала из буфета тонкие чашки – белые, с тонкой серебряной каймой – и налила из заварного чайника крепкой заварки.
– Мне чай, – пояснила она. – Кофе на сегодня определенно достаточно. А ты, Инга? Кофе? И вы, Ниночка, тоже?
Нина кофе никогда не пила. Нет, пила, конечно, – растворимый из банки и столовский из титана, и еще – желудевый у бабушки.
Но вот такой, черный, ароматный, только что сваренный в медной и, видимо, очень старой турке, – точно впервые.
Пах он замечательно, но на вкус оказался терпким и горьким.
Нина видела, что Инга в чашку сахар не положила, и тоже решила пить несладкий.
Правда, было очень невкусно.
Инга и ее мать разговаривали как подруги – подтрунивали друг над другом, хихикали, обсуждали наряды и знакомых.
Потом зазвонил телефон, и Тома поспешно ушла.
– А где твоя мама работает? – спросила Нина.
– Тома? Работает! Да Тома дня в своей жизни не отработала! Скажешь тоже! – фыркнула она и засмеялась. – Ну ты даешь! – усмехнулась она. – Такие женщины, как Тома, никогда не работают! Такие женщины удачно выходят замуж – за дипломатов, военных, дирижеров и режиссеров!
Нина смутилась и покраснела, поняв, что ляпнула явную глупость.
Из дальней комнаты снова раздавался низкий Томин смех, и запахло сигаретным дымом.
После черного кофе Нину стало подташнивать и захотелось домой.
Инга ее не задерживала.
Уже в коридоре она мельком увидела комнату, где ворковала Ингина мать, – дверь была полуоткрыта.
Тома полулежала на узком диванчике-загогулине с высокой крученой спинкой, закидывая голову, выпускала тонкой струйкой дым, с интересом разглядывала, словно видела впервые, браслет на узкой руке и медленно кивала, словно одобряя кого-то или что-то.
В этой комнате тоже царил полумрак – бордовые шторы были задернуты, и горела только настольная лампа, стоящая на черном рояле.
– Тома у нас крот! – улыбнулась Инга. – Не любит наблюдать жизнь при естественном освещении. И себе больше нравится – что самое главное!
Нина не очень поняла смысл сказанного, но кивнула и заторопилась домой.
Ее собственная квартира показалась
Их дружба с Ингой, растянувшаяся на всю долгую жизнь, казалась странной не только Нининым родителям, рыжей Томе, школьным учителям, одноклассникам, а в дальнейшем и Нининому мужу Володе, но и самой Нине.
Красавица Инга, с томной Томулей и папашей – начальником какого-то главка (Инга и сама не знала, какого именно), с прислугой Машей, с самой модной портнихой столицы, обшивающей капризных дамочек, и с личным водителем отца Севой, возившем девчонок по вечерам в театры, была, казалось, небожительницей.
Инга презирала всё и вся, включая собственную семью. Но простая, как медный пятак, Нина, с ее убогой жизнью и деревенскими родственниками, неожиданно стала для нее самым близким человеком.
Капризная, насмешливая, избалованная Инга, казалось, нуждается в Нине куда больше, чем Нина в ней.
Мать Нины дружбу эту не приняла.
«Что тебе с ней? – недовольно спрашивала она. – Вы с ней разного поля, это ж понятно!»
Но с годами все смирились и привыкли.
Обе девочки были закрытыми и сторонились людей.
Инга прикрывалась цинизмом и иронией, а простая Нина была стеснительной и малообщительной от природы. Только оставаясь вдвоем, они, правда не сразу, начали открывать друг другу душу, делиться сокровенным и тайным. Делилась в основном Инга – Нина тайн так и не завела.
Только Нина знала о страстном романе подруги – с женатым и взрослым мужчиной. И Нина отвозила ее в больницу на аборт, Нина, а не виновник неприятности. Она же ее из больницы и забирала.
Она же откачивала бедную Ингу, когда та решила напиться снотворного, чтобы навсегда покончить с несчастной любовью.
Она же уговаривала ее на все наплевать, увлечься кем-то другим и перестать считать себя женщиной роковой.
Но Инге роль женщины-вамп явно пришлась по душе. Она любила порассуждать о любви, об отношениях между мужчиной и женщиной, о вечном непонимании между полами, о том, что мужчина никогда не сможет сделать женщину счастливой и оставить при этом свободной. Она утверждала, что мир устроен несправедливо и надо срочно что-то делать с этим – ну сколько можно, в конце концов?
Ее так мучили эти вопросы, что она изводила не только себя, но и бедную, мало что понимающую подругу. Для той вопросы полов были ясны и закрыты – раз и навсегда. Чего там мудрить? Надо выйти замуж, родить ребенка и просто жить! Как живут ее знакомые и родители – ходить на работу, варить обед, стирать белье.
Конец ознакомительного фрагмента.