Запах полыни

Падерин Геннадий Никитович

«Совсем как отец. И тоже — косая сажень в плечах.»

Чтобы не бередить душу, поспешно отвел глаза, громко со всеми поздоровался.

Коля поднял голову, вгляделся, тут же заискрился, приготовился что-то сказать — может, просто ответить на приветствие, — но Парюгин опередил и, отсекая «лирику», упрекнул:

— Не уберег Утемыча!

Обветренные Колины губы обиженно дрогнули, но он опять ничего не успел сказать: Парюгин, кивнув на плащ-палатку, прикрывавшую вход в блиндаж, требовательно бросил:

— Мне сказали, комроты-один за комбата? Доложи, Коля!

Коля,

однако, не сдвинулся с места, лишь вновь заискрился, вновь приготовился что-то сказать и вновь промедлил: второй боец бесстрастно сообщил, не поднимая головы от пулемета:

— Лейтенанта нет, его в полк вызвали.

— Тогда кому же я потребовался?

Вперед вышел военврач, проговорил сдавленно:

— А со мной ты уже и дела иметь не хочешь?

…Они пробыли вместе, отец с сыном, неполных два часа. До возвращения лейтенанта Красникова из штаба полка.

Увидев их — сходство тотчас обращало на себя внимание, — лейтенант обрадовался так, словно это не Парюгину, а ему судьба преподнесла нежданный подарок.

— Ну, даешь, сержант, на фронте — и такая встреча! — ликовал он, топорща в улыбке выбеленные солнцем усики. — Это, поди-ка, на всю дивизию, да что на дивизию — на всю, может, армию единственный и неповторимый факт!

С неподдельным интересом лейтенант вник в подробности того, как комбат, находясь на операционном столе, «вычислил» родство хирурга с одним из своих подчиненных, спросил, долго ли комбату «загорать» на больничной койке, потом сказал Парюгину:

— Тебе, я думаю, уже известно, что собираемся своего снайпера в танке разместить? Так вот, в полку задачу ставят однозначно: сперва мы выкорчевываем из танка немца, закрепляемся, пережидаем шум, а после, как они смирятся, доставляем туда своего стрелка. Не подвергая даже малому риску.

— У нас там подходящая лощина…

— Мне докладывали о твоем предложении. Хочу дождаться снайпера, вместе пройдем, все осмотрим из твоих окопов. Там кто за тебя остался?

— Леня Качуга…

— Что-то не припомню. Из наших?

«Из наших» — с Карелией за плечами. Леня, увы, был из последнего пополнения. Месяц с небольшим как на фронте. И тем не менее Парюгин остановил выбор на нем: вчерашний студент-филолог умел до удивления хладнокровно оценить ситуацию, найти решение.

— Он в четвертом отделении, в самом конце позиций взвода. Там как раз лощина эта и начинается.

— Ладно, сориентируюсь. Возьму с собой ротного, поможет разобраться.

Отец, поняв, что остаются последние минуты, надел фуражку и преувеличенно бодро согнал под ремнем складки на гимнастерке, собрав их на спине; все это молча, боясь, верно, голосом выдать владевшие им чувства. Лейтенант, спасибо ему, уловил это, пришел на помощь:

— Вас, доктор, ординарец комбата сюда доставил? Сейчас распоряжусь, он же и отвезет.

— Клушина нет, товарищ лейтенант, — доложил часовой, стоявший у входа в блиндаж, — убежал за патронами для пулемета.

Отец сказал лейтенанту:

— Тут всего-то километра три-четыре. Сброшу лишний вес.

Лейтенант не стал настаивать, взял под козырек, пожал отцу руку.

— Подумать только, —

вновь порадовался, — такая встреча! Внукам после рассказывать будете.

Кивнул Парюгину: проводи отца.

Парюгин дошел с отцом до искалеченной пароконной брички, оставленной догнивать на выходе из балки. В километре от передовой. Она стояла, чудом удерживая равновесие на двух сохранившихся после бомбежки колесах — переднем слева и заднем справа.

Отец остановился подле нее, кинул на дощатое дно фуражку, положил на окованный железом борт знакомо-маленькую, с детства поражавшую своей несоразмерностью со всей тучной комплекцией руку. Пальцы с обрезанными «до мяса» ногтями (как того требовали правила антисептики) чуть подрагивали.

— Вот такое, выходит, дело, — сказал, почти не разжимая губ; при этом голова его вскинулась куда-то совсем высоко, будто он надеялся высмотреть что-то крайне ему необходимое в однообразно сером месиве облаков, воротник гимнастерки от резкого движения расстегнулся, стал виден кадык, тоже мелко подрагивающий. — Одним словом, если ранят, постарайся, чтобы ко мне…

Помолчал, добавил, все не опуская головы:

— Не додумались, могли бы написать домой. И Коле.

Парюгину до звона в ушах захотелось приникнуть, на мгновение приникнуть щекой к этой подрагивающей руке, но он справился с собою, зачем-то подмигнул, чего никогда не делал и не умел делать, проговорил наигранно-беспечным, чужим голосом чужие, неприятные самому слова:

— Не тушуйсь, батя, все будет о'кей!

Отец оставался все в той же позе, не понять было, услышал или нет. Парюгин, чувствуя, что задыхается, рванул на гимнастерке пуговицы, быстро наклонился — прижался к руке всем лицом; кожа была сухой и шершавой — из-за бесконечных дезинфекций, от нее знакомо пахло больницей.

Захлебнувшись родным запахом, он всхлипнул и, с усилием оторвавшись, побежал, не оглядываясь, обратно к блиндажу.

Оглянись, увидел бы, как отец непроизвольно рванулся следом за ним — сделал несколько быстрых шагов и вдруг замер, точно споткнувшись; повозка за его спиною, потеряв устойчивость, тяжело завалилась на бок, уродливо выставила кверху противоположный борт; отцова фуражка, став на ребро, игриво скатилась по доскам на землю и сделала замысловатый финт, оказавшись в конце концов у ног хозяина; он машинально подобрал ее и, не надевая, повернулся и медленно пошел в направлении одиноко белевшей на горизонте полуразрушенной мазанки, возле которой раскинул свои палатки медсанбат.

Парюгин тем временем пробежал по дну балки ту часть пути, что заканчивалась естественным выступом — тот почти перегораживал, делил балку на две части; за ним открылась не замаскированная с тыла линия окопов, отчетливо обозначилась площадка перед штабным блиндажом. На ней крутился Коля Клушин — как оказалось, он специально дежурил тут, поджидая Парюгина.

— Вам здесь записка, товарищ сержант, — еще издали сообщил он, помахивая вчетверо сложенным листком бумаги. — Вернее сказать, не вам — лейтенанту, я ее от комбата давеча привез, а лейтенант прочитал и оставил для вас. Приказал дождаться, когда вы вернетесь.