Запах страха. Коллекция ужаса
Шрифт:
Ричард открыл дверь. И оказался не в вагоне-ресторане, а в спальном вагоне первого класса, освещенном тусклыми, мерцающими под потолком лампами.
В конце коридора, у открытой двери одного из купе, стояла маленькая фигура в голубой пижаме, украшенной космическими ракетами, спутниками, лунами и звездами. К шее ее была крепко привязана бирка. Пышные рыжие волосы ниспадали на грудь, почти скрывая лицо. Был виден только один глаз, и он смотрел на него.
Как звали эту девочку? Он был таким же забывчивым, как Гарри.
— Ванесса? — вспомнилось ему. — Почему ты не спишь?
Отложив на время загадку исчезнувшего вагона-ресторана,
— Что случилось?
— Сны, — сказала она, обняв его за шею на удивление крепко и приблизив губы к самому его уху. — Плохие сны.
— …И потом, цыпленок, их стало двое.
Волшебные Пальчики с сожалением подумал, что знаменитые удобства «Шотландской стрелы» не включают кофеварки эспрессо. Он мог бы с помощью порции кофе наполнить энергией старую серую губку, разбудить сверхчувства и заставить их работать сверхчетко. Как большинство сов, он жил на кофе.
Анни, сложив губы, посмотрела на дверь, за которой исчез сначала неудачник Гарри, а потом малыш.
— Ты говорила, что нам не следует разделяться, и была в этом очень даже уверена, — сказал он. — Нужно было занять круговую оборону.
— Ты не помогаешь, — сказала она.
Он заразился от нее волнением? Когда Анни что-то было непонятно, все вокруг обливались холодным потом. Такова обратная сторона ее таланта.
— Спокойнее, спокойнее, — сказал он. — Добавь ледка.
Она кивнула, понимая, что он имеет в виду, и попыталась последовать его совету. У нее в голове существовал переключатель, который отключал рецепторы, отвечающие за страх. Без него она бы не пережила войну.
Дэнни Майлз во время войны был слеп. Его вместе с другими жителями Ист-Энда эвакуировали на живописные просторы Уэльса. За свои первые двенадцать лет он научился ориентироваться в родном районе Стритем по звукам, запахам, прикосновениям и вкусу, но новая обстановка (холодные порывы ветра, речь такая, что язык сломаешь, бутерброды с жареными водорослями на ужин) превратилась для него в лишенный каких бы то ни было ориентиров ад. Он сбежал с фермы мистера и миссис Джонс и на ощупь вернулся через три графства домой. Но, добравшись до своей улицы, он узнал, что ее уже не существует, а его мама и тетя Брид уехали в Брикстон. Множество лондонских детей убегали из деревень и сел, куда их отправляли на время немецких бомбардировок. Многие бежали не от бутербродов с водорослями и уик-эндов в скучной церкви, а от непосильного труда или издевательств, но, как правило, они были зрячими. Его путешествие длилось девять дней. Мама сначала не могла решить, что с ним делать, то ли отправить обратно к Джонсам с биркой на шее, то ли оставить в Лондоне и прятать его во время налетов в бомбоубежищах.
Поскольку Дэнни родился слепым, ему было трудно понять саму идею слепоты и осознать, что его сверхчувства являются чем-то необычным. А потом в его мозгу как будто щелкнул выключатель. Никаких чудесных операций, никаких ударов по голове, никаких целителей
Он уже много лет занимался этим делом. В 1953 году он разоблачил фантома «Фестиваля Британии». Потом сорвал планы Банды Безумных. Снял взрыватели с последних бомб психологической пропаганды Геббельса. Очистил Лондонский зоопарк от призрачной гориллы и обезьянки Армады. Но это было не основное его занятие, хоть оно и превратилось для него в привычку. Некоторые джазмены глотали таблетки, играли на тотализаторе, спускали деньги на выпивку или гонялись за юбками. Он боролся с привидениями и прочей бесовщиной. И не с теми призраками, которые пугают людей старыми тряпками, а с теми, кто может укусить в ответ. С такими, как пожиратели сердец. Как локомотив № 3473-5. Последний случай был непростым. Хуже фантома. Хуже призрачной гориллы. И он знал это. Анни и малыш тоже знали это, но у них не было сверхчувств. Они не могли осознать, насколько это на самом деле было страшно. Даже не страшно — жутко.
— Опять ты за свое, — проворчала Анни.
Он понял, что барабанит пальцами. «Стелла при свете звезд». Песня о призраке. Он перестал стучать.
Руки болели. Четко рассчитанный удар крышкой пианино должен был дать ему понять, кто здесь хозяин. Оба больших пальца онемели, костяшки распухли и налились кровью. Он растопырил пальцы на скатерти и спокойным тоном произнес:
— Ой, больно.
Анни захихикала.
— Это и правда больно. Что бы ты чувствовала, если бы у тебя отвалилось лицо?
Она на мгновение замолчала, потом сказала:
— Немногое.
— Эти руки — мое богатство. Я на ночь их заворачиваю в вату. Если бы я мог, я бы застраховал их на огромные деньжищи. Этот… этот поезд целился в них, как птицы целятся в глаза. Сечешь?
— Самое страшное, что может быть.
— В точку, мать.
— Не называй меня матерью. Я не намного старше тебя.
Малыш уже должен был вернуться, но пока что не показывался. И Гарри Катли потерялся где-то в поезде.
Волшебные Пальчики устремил взгляд в противоположный конец вагона. Над одной из кабинок витал сгусток старушечьей энергии. Самой старухи там уже не было, хотя он не видел, как она уходила. Арнольд, этот кондуктор-официант-мажордом-верховный жрец, тоже сделал ноги. Во всем вагоне они с Анни остались одни.
Стук колес и качка действовали ему на нервы, как навевающий тоску городской джаз. Сплошная нескончаемая синкопа! Повторение нот без мелодии.
Поначалу движение было гладким, как скольжение по зеркальному озеру. Но теперь воды были засыпаны камнями. Ножи и вилки подпрыгивали на столе. В окнах дребезжали стекла. Скатерть немного сползла со стола, и ее пришлось прижать к столешнице, чтобы она не стянула посуду на пол.