Запах страха. Коллекция ужаса
Шрифт:
— Геккон, — протянул Гарри, пробуя новое имя. — Я запишу это. Ты открыл его, Джеперсон, тебе его и называть.
— Спасибо.
— Теперь, когда мы знаем, кто нам противостоит, нам должно быть проще его изловить. Я опишу все, что нам известно, и позже мы вернемся со специальной, более подготовленной группой. Мы пересадим этого твоего геккона из поезда в духохранилище. Там его можно будет как следует изучить.
Ричард знал, что духохранилища не всегда бывают сделаны из металла или дерева. При должном «запечатывании» духохранилищем могла стать и Ванесса.
Посмотрев на Анетт, закатившуюся под стол, Ричард сказал:
— Если
— Нам нужно понять, как вести себя со следующим гекконом.
— Давайте сначала разберемся с этим.
Тут внимание Ричарда привлек грохот поезда. В нем что-то изменилось.
Раздался свисток. Неужели произошла очередная временная сдвижка?
— Мы что, приехали? — спросил Гарри. — Портнакрейран?.
— Нет, сэр, — ответил Арнольд, который до сих пор, похоже, не замечал ничего необычного. — Мы сбрасываем скорость, чтобы пересечь Инвердитский мост.
Ричард прислушался к стуку колес.
— Мы не сбрасываем скорость, — сказал он. — Мы разгоняемся.
— В такую же ночь, как сейчас, в 1931 году, — сказала миссис Никлс, — Инвердитский мост рухнул…
Ричард понял, почему геккон убил Анетт. Она увидела, что их ожидает.
— Сейчас не время писать отчеты, — сказал он Гарри. — Мы не можем откладывать действия на потом. Геккон собирается убить нас сейчас. Он хочет этого.
Лица Гарри и миссис Никлс удивленно вытянулись.
У Ричарда появилось знакомое чувство. Он почувствовал, что знает больше других, почувствовал силу, которую дает интуиция. Чувство было теплым, соблазнительным, приятным — оно вызвало у него желание поиграть со своим открытием, намекнуть, что он проник в тайны, не доступные обычному восприятию, похвастать перед старшими. Нет, это искушение. Что, если его оставил геккон или какой-нибудь другой «злой дух»? Или же оно сидит в его разуме, в какой-нибудь ползучей его части, и эту черту характера необходимо сдерживать?
— «Марш-коды», — сказал он. — Оно получило цифры.
Миссис Никлс кивнула, как будто поняв, о чем речь. Ричард знал, она притворяется, чтобы оставаться в игре. А Гарри побелел, он действительно понимал.
— Бредовая идея — посылать эти чертовы коды поездом, — сказал Гарри. — Эд советовал не делать этого, но клуб не послушали. Из-за американцев! Проклятые янки!
— Мы тоже хороши, — добавил Ричард. — Это должно было случиться рано или поздно, но случилось именно сегодня из-за того, что мы находимся в поезде. Мы подтолкнули геккона. А ему только того и надо было. Мы необычные люди. Мы замечаем разные вещи, но и разные вещи замечают нас. Мы для них — топливо, и если обычные люди — это куски угля, то мы — галлоны топлива для реактивных двигателей. Анетт, Дэнни, ты, я.
— Я — нет, — возразил Гарри.
Ричард пожал плечами:
— Может, и нет.
— Но она?
Гарри посмотрел на Эльзу Никлс.
Ричард тоже посмотрел на нее, пожалуй, впервые. Медиум-экстрасенс. Талант. Но у нее было что-то еще. Знание.
— Как вы оказались на «Стреле», миссис Никлс? — спросил он.
— Я же говорила. Хочу помочь добрым духам и выгнать злых.
— Это хорошо. Но ведь есть множество других мест,
Она не захотела объяснять. Гарри помог ей сесть в одной из кабинок. Арнольд тут же поинтересовался, что ей подать.
— Джин с тоником, любезный, — ответила она.
Проводник ушел. «Надеюсь, геккон не оставил в Арнольде ничего такого, что может следить за нами», — с тревогой подумал Ричард.
Весь вагон содрогался от скорости. Посуда, приборы, розы, все, что не было закреплено, подпрыгивало, скользило, переворачивалось. Воздух, проникавший в вагон сквозь дыру в потолке, поднимал края скатерти, отчего те становились похожими на сбившиеся саваны.
Вернулся Арнольд. Он шел с достоинством комика из немого кино перед потешным падением, неся на руке поднос с заказанной выпивкой.
Миссис Никлс выпила стакан джина с тоником одним глотком.
— То, что нужно, — довольно прокомментировала она.
— Почему… вы сели… на… поезд? — повторил Ричард.
— Потому что они все еще здесь. Оба. Он не то, что вы называете гекконом, но они его вырастили. Тем, что они сделали, и тем, чего не сделали, своими чувствами. Плюс все те пассажиры, которые утонули. И те, кто пришел после них, чьи жизни забрал поезд, кто отдал ему свою душу. Вот что такое ваш геккон — все несчастные души, собранные вместе и перемешанные. Оно не родилось в аду. Оно было создано искусственно. В ту ночь, когда обрушился мост. В озере что-то проснулось и прибрало их к рукам.
— Кого их?
— Ника и Дона, — сказала она, и на глазаху нее выступили слезы. — Моего мужа и… и не мужа.
— Ник… Никлс?
— Никлс — это мой псевдоним, ребятки. На самом деле я Эльза Боулер. Я была замужем за Ники Боулером.
— Безголовый кочегар! — щелкнул пальцами Гарри.
Лицо мисс Никлс исказилось, как будто она собралась заплакать. Напоминание о самоубийстве ее мужа оказалось не особенно тактичным.
— А Дон — это, стало быть, машинист. Дональд Мак-Ридли, — догадался он.
Арнольд едва не начал креститься при упоминании этого покрытого позором имени. Проводник имел какое-то отношение ко всей этой истории. Он посмотрел на миссис Никлс так, будто был человеком, наделенным настоящими человеческими чувствами, а не бесстрастным исполнительным посланником железнодорожных богов.
— Дональд, — с отвращением произнесла миссис Никлс. — Да будь он проклят! Лохматый Шотландец — так его называли девочки в буфете. Мы все работали на железной дороге, на ЛШАЖ. Я была свидетелем того, как поезду дали имя «Шотландская стрела», я в тот день разносила напитки. В тридцать первом я была помощником руководителя буфета. В конце линии, в Портнакрейране. Дон и Ник обычно не попадали на одну смену, но тогда кто-то заболел. Они оба со мной спали, и я думаю, что они это выяснили, когда оказались в кабине поезда вместе. Мост приближался, но между Доном и Ником что-то происходило. Дон после того случая пустился во все тяжкие, а Ник… Ник, бедная овечка, сделал то, что сделал. Поэтому мы никогда не узнаем, что там случилось на самом деле. Не знаю, как я сблизилась с Доном. Хотя в те дни я была глупой, безмозглой курицей. Дон был не единственным моим «не мужем». Даже после всего, что случилось. Если вам нужно назвать кого-то матерью вашего геккона, то это я.