Запас прочности
Шрифт:
— Есть! — повторил напарник курс и, взглянув на компас, спохватился: — Как сорок два с половиной? Ты же держишь сорок три?
Вахтенный помощник обернулся, с укором поглядел на Василия. «Запутался, а чтобы не ударить лицом в грязь — меня обманул», — подумал штурман.
— Вы, наверное, считаете по-дедовски, на руках у вас пальцев не хватило, а ботинки сбрасывать неудобно, и меня с толку сбили.
Василий покраснел и ушел с мостика на палубу.
Через час он вернулся к штурвалу и опять заметил, что судно мгновенно рыскнуло на полградуса
Не восстанавливая судно на сорок третий градус, он держал его на сорок втором с половиной. Прошло полчаса. Помощник опять поднялся на верхний мостик и проверил курс.
— Как сейчас? — спросил он рулевого.
Василий немного замялся. Ему не хотелось врать, но чтобы не подорвать окончательно свой престиж, он сказал неправду, вернее, не сообщил помощнику того, что видел.
— На курсе сорок три.
— Так держать! — Есть!
Курсовая черта спокойно стояла на сорока двух с половиной, а судно шло прежним заданным курсом.
Сменившись с вахты, матрос не пошел ужинать. Он закрылся в своей каюте и загрустил. «Не слушается меня судно, против меня сам компас. Неужели больше мне не придется плавать?» Он долго не мог уснуть, а в четыре часа утра снова разбудили на вахту, и опять начались неприятности со злополучными градусами.
Василий долго изучал странное явление, по так и не мог определить, кто же в этом виноват — судно, компас или его глаза. Он стал опасаться за свое зрение, предполагая, что оно его подводит.
От переживаний Василий изменился в лице. Он стал замкнутым, ходил угрюмый, задумчивый. Ему очень не хотелось расставаться с морем, но зрение…
Много за рейс менялось курсов, много раз штурманы брали поправку на девиацию, много раз сверяли главный и путевой компасы, а у Василия Петровича ничего не изменялось — у него все время не хватало до заданного курса полградуса. Но он приспособился, каждый раз от принятого курса отбрасывал полградуса, и судно по главному компасу держалось всегда точно на курсе. Только стоящий с ним вахту штурман по-прежнему относился к Василию с недоверием.
Часто с мостика капитан любовался кильватерной линией, которая ровной лентой, без единой извилины тянулась далеко за кормой и скрывалась за горизонтом. Иван Иванович раньше никогда не плавал с Василием, но слыхал о нем много хорошего. «Молодец! — мысленно хвалил его капитан. — Высокий класс мастерства. С таким рулевым погрешностей в курсе не будет». Он иногда подзывал кого-нибудь из матросов и тихо, чтобы не слышал Василий, говорил, показывая на след кильватерной струи:
— Смотрите, учитесь, как нужно держать судно на курсе.
Иван
Прокладывая курсы судна, он старался поточнее брать поправки, учитывая все, что могло в самой незначительной степени влиять на направление движения корабля. И он в любую погоду приводил судно к намеченной на карте точке. Поэтому Иван Иванович радовался, что на «Брянске» появился отличный рулевой, его единомышленник в отношении точности.
Вопреки высокому мнению капитана штурманы были далеко не в восторге от Василия. То, что он вел хорошо судно, этого они не отрицали, но считали его невнимательным во время сдачи и приема вахты. Они имели на это основания.
Полностью осведомленный штурманами о странностях нового рулевого, Иван Иванович решил побеседовать с Василием. Выбрав время, он стал в рулевой рубке рядом с матросом и разговорился с ним по душам. Незаметно поглядывая на картушку компаса, капитан убедился, что рулевой держит курсовую черту на полградуса левее компасного курса.
— А как у вас со зрением, Василий Петрович? — спросил матроса капитан.
Василий вздрогнул. Больше всего он боялся этого вопроса.
— Врачи говорили — нормальное, — неуверенно ответил он.
После разговора с Василием капитан побеседовал с судовым врачом, посмотрел медицинское заключение и, вернувшись на мостик, долго глядел на ровный-ровный кильватерный след, оставляемый судном, он любовался мастерством матроса.
Вечером, когда Василий сменился с вахты и сидел в своей каюте, его вызвали к капитану.
В каюте Ивана Ивановича собрались все штурманы, и это заставило Василия сжаться и ждать приговора.
— Садись, Василий Петрович! — сказал капитан, усаживая матроса рядом с собой.
Все смотрели на рулевого, и в их глазах Василий видел дружескую теплоту.
— Что же ты молчишь, дорогой? — обратился к Василию капитан. — Мучаешься и не знаешь, почему компас врет на полградуса. У тебя же осколки в груди. А железо, как известно, влияет на магнитные стрелки.
Василий молча посмотрел на капитана, и в глазах его вспыхнул огонек радости.
Капитан обратился к штурманам:
— На вахте Василия Петровича учитывайте дополнительную девиацию — остовая полградуса.
— Есть! — ответили штурманы и сдержанно заулыбались.
— А плавать, Василий Петрович, ты будешь, — продолжал капитан, — вернемся из рейса, хирурги уничтожат твою девиацию, и снова в рейс.
От счастья, большого счастья Василию хотелось обнять капитана и штурманов, он почувствовал, как теплые слезы радости заволакивают его глаза, и тихо проговорил:
— Есть!