Запасные
Шрифт:
Как долго она шла? Может, долго, а может, и нет: время будто утратило смысл… Внезапно впереди показался широкий просвет. Поляна, на которую Дара вышла, казалась смутно знакомой. Приглядевшись, она увидела круглое каменное строение под сенью высоких стройных сосен. И тотчас его узнала: храм Триединой! Сёстры и их воспитанницы приходили сюда совсем недавно, на Самхейн, когда жители всей страны отмечали конец сбора урожая и наступление зимы, а до этого на Мабон, осеннее равноденствие. Только шли они сюда почти полдня, сначала по высокому морскому берегу, а затем по широкой лесной тропе, часто
Пёрышко поплыло к входной арке. Здание, сложенное из местного камня, белого с тёмными прожилками, было совсем невысокое, круглое, с крышей-куполом и восьмью стрельчатыми окнами. В отличие от величественных, колоннами и башнями украшенных обиталищ мужских богов: Дагды, Тараниса, Огмия или Белена – святилище покровительницы женщин было по-домашнему уютным. При солнечном свете на мраморный пол сквозь витражи в окнах падали разноцветные узоры, создавая видимость светящегося ковра. Однако теперь внутри стояла кромешная тьма. Волшебное пёрышко покрутилось в воздухе, затем вдруг опустилось Даре на плечо и застыло, словно маленькая золотая брошь. Девочка тронула его пальцем: перо держалось, будто приклеенное. Значит, пришли.
Только зачем?
Дара всмотрелась в середину храма, где, насколько она помнила, во время священных обрядов стояли каменные чаши: одна с водой, вторая с огнём. Но вместо чаш разглядела на полу груду тряпья. Девочка осторожно приблизилась, наклонилась – и тотчас отпрянула: там, завёрнутый в старое одеяло из овечьей шерсти, лежал человек.
Мальчик. Примерно её возраста. Он лежал на спине, и луч лунного света, внезапно ударивший в окно, упал на застывшее лицо, как будто высеченное из того же белого камня, что и плиты пола. Руки, выпростанные поверх одеяла, были тоже белые и очень худые, кожа да кости. Голова мальчика была совершенно лысой, брови и ресницы тоже едва обозначались, глаза закрыты.
Жуткое зрелище, честно говоря. Однако что-то заставило Дару опуститься на колени рядом с безжизненным телом и прикоснуться пальцами к шее у подбородка. Под холодной сухой кожей едва ощутимо пульсировала кровь: мальчик был жив.
Но на грани смерти. Это Дара чувствовала так же отчётливо, как пропитанный благовониями воздух и гладкий пол под ногами. Следом вспыхнул целый рой вопросов: кто этот мальчик, что с ним, как здесь оказался и зачем? – и так же быстро угас. Осталось только понимание: она может его спасти. Она должна его спасти!
И Дара полностью сосредоточилась на поставленной задаче. Ей хватило мгновения, чтобы сделать вывод: несчастного убивает его собственная кровь – пустая, нежизнеспособная. Следует её заменить, всю до последней капли. А также исцелить органы, больную кровь творящие. Но это долгий процесс, слишком долгий: жизнь в этом теле уже едва теплится, изнурённое сердце вот-вот остановится – у него совсем не осталось силы. Значит, надо поделиться…
Дара положила одну руку мальчику на лоб, вторую на живот и стала закачивать собственную жизненную силу в почти омертвевшие кровеносные сосуды. Сколько длилось это перетекание? Она не засекала время. Сначала сила текла ручьём, потом струёй, потом тоненькой струйкой… Вдруг накатил страх: не хватит! Она не справиться одна! Нужна помощь!
И тогда появился Единорог. Изящное белоснежное существо вошло в храм, почти бесшумно ступая по мраморному полу. На гордой голове блестел рог – длинный, витой, перламутровый. Тёмные глаза, похожие на человеческие, только гораздо мудрее, были устремлены на Дару. Он будто говорил с ней… Точно говорил! О том, что она не одна, ведь ей в помощь дана вся Вселенная…
Дара благодарно улыбнулась Единорогу, тот качнул в ответ длинным рогом – и растворился в воздухе. Но ей больше не было страшно. Она успокоилась, расслабилась, и жизненная сила снова потекла из её рук в медленно теплеющее тело больного…
Она очнулась словно от толчка. Открыла глаза. И встретилась взглядом с большими блестящими глазами мальчика.
– Богиня… – прошептал он.
И снова закрыл глаза. Однако теперь дышал глубоко, почти ровно. Он больше не умирал. Он просто спал.
Дара улыбнулась. На сегодня всё. Она попыталась встать – получилось не сразу: голова кружилась, ноги не слушались. Пошатываясь, она добралась до выхода, глубоко вдохнула, наполняя лёгкие свежим ночным воздухом. Какое-то время просто стояла на крыльце храма и дышала, пока кровообращение не восстановилось. Затем глянула на пёрышко, по-прежнему сидящее у неё на плече.
– Возвращаемся.
Пёрышко тотчас сорвалось с места и полетело обратно в лес. Дара уже привычно последовала за ним. Несмотря на сильную усталость, дорога домой заняла совсем немного времени. Может, потому, что теперь в её голове крутилась лишь одна мысль: богиня… Так сказал больной мальчик. Понятно, что не её он так назвал: худенькая девчонка в ночной сорочке, с едва начинающими отрастать волосами, даже умирающему вряд ли покажется божественно прекрасной…
К тому же вспомнился рассказ матери Геновефы, ещё с поездки из приюта в Лазурную обитель. Настоятельница тогда много чего увлекательного поведала перепуганным сироткам. В основном, то были преданья далёкой старины, поучительные и утешительные. Средь них и сказ о том, что Триединая богиня, которую все кельтские народы почитали как Праматерь человеков, в давние времена являлась людям намного чаще, чем ныне, и не только в образе девы, матери или старухи; она запросто могла обернуться растением или животным, чаще всего – сияющей золотой птицей, какие ещё называют жар-птицами, или белоснежным единорогом…
***
Три ночи подряд Дара навещала больного мальчика в маленьком лесном храме Триединой богини. Золотое пёрышко прятала в укромном месте, на обратной стороне медальона, который никогда не снимала и к которому уже все в школе привыкли – мало ли кто какие амулеты носит? В полночь, убедившись, что Ирма и Рубина крепко спят, она доставала медальон, пёрышко само отлипало от него и вело её кратчайшим путём в святилище. Мальчик шёл на поправку, кровь его постепенно обновлялась; он был ещё очень слаб и всё время спал, что, по сути, было только к лучшему: во сне процесс восстановления проходит быстрее. Возвращалась оттуда перед рассветом, уставшая, но довольная, и успевала ещё поспать часок до подъёма.
Конец ознакомительного фрагмента.