Записки беспогонника
Шрифт:
Чтобы демобилизоваться, мне требовалось сперва поехать в Бабичи, в штаб ВСО, там получить какие-то бумаги, затем поехать в Гродно в штаб УВПС, затем поехать в Брест в штаб УОС, оттуда обратно в Гродно, снова в Бабичи и, наконец, снова в Гомель.
Из этих странствий мне запомнился Вильнюс, где из-за несоответствия поездов я просидел почти сутки. Я успел осмотреть город, в общем мало разрушенный, помолился святой «пане Божьей Матери
Моя демобилизация проходила невыносимо медленно. Штабные придурки, когда я к ним являлся, смотрели на меня как на чудака, мешающего их занятиям, и везде меня морили по два-три дня.
Наконец я получил свыше двух тысяч денег, облигации займа, хороший паек, нужные документы, устроил прощальную выпивку и выехал в Москву.
Остается подвести последние итоги, рассказать о дальнейшей судьбе некоторых моих однополчан.
Многие беспогонники, вроде меня, всеми силами стремились демобилизоваться, а большинство офицеров, наоборот, стремились остаться в армии, понимая, что, имея погоны, они будут чувствовать себя на привилегированном положении.
Цурин демобилизовался еще раньше меня и вернулся на работу в Метрострой. А Пугачев вернулся в Москву на старое место работы лишь через год после меня. Майор Паньшин, как квалифицированный архитектор, предпочел снять погоны и стал работать в одной из московских архитектурно-проектных мастерских. Я с ним встречался несколько лет подряд, но в 50-х годах он умер от рака легкого. Умерли офицеры Баландин, Елисеев, Богомолец, Уральский, Прусс — все от рака. Майор Сопронюк уехал партийным руководителем на Западную Украину. Юдин, уже в звании полковника, стал начальником строительства крупнейшего завода искусственного волокна в Калинине, и я его там однажды видел. О Викторе Эйранове и о его отце, так же как о некоторых других, я уже рассказывал. Дальнейшая судьба многих мне неизвестна.
Пылаев еще несколько лет восстанавливал вокзал, потом попал под суд, сидел, Верховным Судом был оправдан, вновь вернулся на военную службу, теперь живет в Ленинграде. Бывая там, я что-то не имел желания с ним встретиться.
Единственный однополчанин, с кем я не потерял связи, — это капитан Финогенов. Он работал в Ленинградском проектном институте, женился вторично, ушел на пенсию, купил домик на Псковщине. Мы с ним переписываемся, изредка видимся, при встречах многое вспоминаем и не можем наговориться…
В течение следующих лет мне несколько раз приходилось проезжать через Гомель. Тамошний вокзал действительно очень красив. А вот моей камере хранения не повезло: к моему возмущению, ее перестроили в общественную уборную. Когда же я в последний раз был в Гомеле, то на ее месте обнаружил гладкий асфальт. Выходит, что меня так долго не демобилизовывали из-за сортира, и то временного.
Вот еще один пример бесполезности моей военной службы.
И самые последние итоги — о себе.
В Москве я отправился в райвоенкомат. Офицер долго изучал мои документы, потом понес их полковнику — райвоенкому. А тот поставил красным карандашом резолюцию: «Демобилизовать солдатом!» Наверное, большего я за пять с лишним лет военной службы и не заработал. Получив военный билет, а затем и паспорт, я отправился поступать на работу.
На прежнее свое место в Гидропроект не пошел, хотя к Министерству внутренних дел сие учреждение больше не относилось — слишком живы у меня оставались воспоминания о работе по 12 часов в день, да еще среди заключенных.
«Судим я не был, я — участник Отечественной войны, орденоносец, — рассуждал я, — мое княжеское происхождение вызывает скорее интерес чисто исторический, а вовсе не ужас и отвращение». Правда, за границей у меня десятки родственников. Но все же я считал себя чистеньким и потому поступил в Текстиль-проект. Сперва я работал в качестве и. о. инженера-геодезиста, потом начальника изыскательской партии.
Разъезжал я по всей стране и одновременно всеми силами стремился стать писателем. Только 14 лет спустя, в 1960 году, выпустив первую книгу, я бросил работу и превратился в писателя-профессионала. За 16 лет выпустил еще 10 книг и, получив пенсию, решил прекратить писать для печати. Мой долг: для родных, для будущих историков написать воспоминания, начав с самого детства и до начала войны, а может быть, и до последних лет. Если же Бог даст мне силы, примусь за военную эпопею, о которой замыслил еще с 1941 года…
А сейчас ставлю точку.
КОНЕЦ.
1946–1976